Машину я припарковал точно там же, где и полковник Варяжцев — за ангарами (если их можно было так называть, это были бараки, в которых складировали груз за неимением другого места). Глянул на часы — рейс должен был уже прибыть. Тот, кого я должен был встречать, летел рейсом военно-транспортной авиации. Глянул на часы — приехал рано. До времени посадки нужного мне борта оставалось минут двадцать, а посадка, скорее всего, будет с опозданием…
Самолет опоздал минут на двадцать. Я уже не знал, куда себя деть, когда над горами появилась светло-серая, почти невидимая на фоне неба точка. Самолет с широким разворотом зашел на посадку, тяжело плюхнулся на ВПП побежал по ней. Я примерно прикинул, на какую стоянку его ведут и пошел встречать…
Первыми, конечно к самолету подоспели афганцы — груз надо было выгрузить и быстро, не задерживая самолет. Экипаж откинул аппарель в хвосте самолета, я же пошел к боковому люку, из которого должен был показаться экипаж…
Но экипажа не было — первым по откидной алюминиевой лестнице спустился среднего роста, полноватый и лысоватый человек с тяжелым туристическим рюкзаком за спиной. На нос Константин Иванович нацепил черные очки. Осторожно, смотря себе под ноги, он спустился по узкой лестнице на землю, поднял голову и… остановился как вкопанный. Затем снял очки, с недоверием посмотрел на меня…
— Серега ты, что ли? — потрясенно пробормотал он
— Я… дядя Костя… я…
И какая то неведомая сила бросила нас навстречу друг другу…
— Серега… мы же думали… Серега…
— Живой я… Константин Иванович… живой…
Договорить решили дома, тем более что на нас уже смотрели. Я взял тяжелый рюкзак (в котором, кстати, что-то многозначительно звякнуло) и мы пошли к машине…
Афганистан, Кабул
24 сентября 1978 года
— Ты сейчас что, на КГБ работаешь?
— Нет. Я в армии числюсь. Теперь я капитан Белов Сергей Владимирович.
Про ГРУ тогда еще мало знали, если про КГБ хоть и шепотом, но говорили, то ГРУ было «не на слуху». В конце восьмидесятых — начале девяностых, когда все громили, это сослужило ГРУ хорошую службу — про него просто забыли…
Мы сидели на кухне моей квартиры, при свете голой лампочки, свисающей с потолка. Константин Иванович поставил на стол бутылку «Московской», экспортной с зеленой этикеткой, я в момент сообразил нехитрую закусь с местным колоритом. Сейчас в бутылке оставалось только на дне, но ни я, ни Константин Иванович совсем не опьянели…
— Как же ты в армию то попал… а, понял, понял…
Я благодарно кивнул головой — не хотелось врать…
— Лучше расскажите, Константин Иванович — как там в Москве…
— В Москве… — Глазко опрокинул остатки водки в свой стакан… — Москва стояла, стоит и будет стоять… Ладно, слушай… Наталью твою мы похоронили… отец твой был и мать и я был. Александр Владимирович не пошел… сам понимаешь… Тяжело ему, он из Прокуратуры вообще уходить хотел… уговорили…
Я молча слушал.
— С делом твоим… в общем непонятно что. По Наташе дело закрыто — в связи со смертью подозреваемого… Дело Пугачева остается пока открытым, Генпрокуратура ведет следствие, но документы никакие не дают. Тут секретно и там секретно. В общем — висяк… В розыск тебя так и не объявляли, непонятно почему. Самое главное — что и КГБ никак не интересуется ходом следствия по убийству их человека. Обычно… ты же знаешь, как КГБ себя ведет особенно в подобных случаях. А тут — тишина полная. Такое ощущение, что никто не хочет ворошить эту историю — потому что достанется всем и каждому без исключения. Так вот, Сергей…
— Понятно… — я поднял пустую бутылку, зачем то посмотрел ее на просвет…
— Может, еще по одной… — Константин Иванович дернулся за рюкзаком — я привез с запасом… Тут, говорят особо не разживешься, мусульманская страна…
— Неправду говорят. В дуканах хоть посреди ночи нальют… Здесь особо строго не соблюдают… Нет, не стоит — одной хватит — завтра вам в посольство представляться, в Царандое… Вас куда, кстати?
— В Кабул. Царандой — это что такое, хоть расскажи. И расскажи, что тут у вас произошло, ты же понимаешь, зачем я сюда…
— Да все я понимаю… В общем, слушайте расклад. Сначала по вам. Царандой — это защитники революции в дословном переводе. Министерство внутренних дел по афгански. В общем, все как у нас, только вооруженные автоматами — здесь с пистолетом много не навоюешь. Вас ведь в уголовный розыск определили?
— Точно так… — Константин Иванович богатырскими залпом замахнул остававшуюся в стакане водку, закусил лепешкой — поднимать, скажем так, профессиональный уровень местных пинкертонов. Соцзаконность устанавливать…
— Дальше. Из наших здесь — полный бардак. Помимо совпосла с его аппаратом, здесь есть главный военный советник, главный политический советник, Резидент КГБ и советник от МВД. Подчиненности одного другому как таковой нет, какие то согласования есть, но не более. В остальном — у кого на что ума хватит.
— У нас не лучше… А что с этим… Как там его…
— Михеев Андрей Леонидович из аппарата главного военного советника. Мы работали с ним вместе, он жил в этом же подъезде. Квартиру опечатали, но там до этого много кто прошелся, на новые улики рассчитывать не стоит. Труп я обнаружил…
— И что думаешь? — прищурился Глазко
— А что тут думать… Сидит человек на кухне, в руке пистолет, мозги на столе. Что тут думать?
— Ох, что-то ты мне не договариваешь… — устало заключил Глазко — ладно… Завтра разбираться будем…
Ближнее Подмосковье
25 сентября 1978 года
Осень одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года выдалась на удивление прохладной и сухой. Еще не наступил октябрь — а зима уже, сначала робко, а потом все настойчивее и настойчивее заявляла о своих правах. К концу сентября иней уже слегка серебрил по утрам роскошный золотистый ковер из опавшей листвы. Мрачные, свинцово серые тучи низко висели над землей — но все никак не могли разродиться дождем.
Черная Волга Газ-24 свернула на неприметную тропинку в лесничестве, в семидесяти километрах от Москвы. Почти бесшумно, она пробралась несколько сот метров по лесу, по узкой ухабистой дороге и, наконец, остановилась. Дорогу ей преградил самодельный деревянный шлагбаум…
— Холодно здесь у вас… — с переднего пассажирского сидения вылез средних лет бородатый, загорелый мужчина, поежился, запахнул плотнее полы своего плаща…
