в области просвещения. О Петербургском университете второй половины XIX века писал один из современников:

«В 80-х годах XIX столетия он стоял впереди всех русских университетов не только по обилию и значительности сосредоточенных в нем научных сил, но еще и выделялся среди них по характеру пронизывавшей всю его внутреннюю жизнь моральной атмосферы. Не только научные идеи и учения, проповедовавшиеся с его кафедры, но и вся совокупность отношений университета к студентам была проникнута духом гуманности и либерализма, бывшим в полном противоречии с университетским уставом, инструкциями и правилами, регулировавшими студенческую жизнь. «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля» имели, конечно, тесную связь с университетом. В университете, как и в других высших учебных заведениях, существовало множество студенческих кружков – землячества, кружки самообразования и кружки, ставившие себе целью определенные общественные и политические задачи, которые образовывались по инициативе и под руководством «Черного передела» или «Народной воли». Студенты, вступившие членами в политическую организацию, постепенно расширяли свою деятельность за пределы учебных заведений, в деревню, в среду городских рабочих или даже сосредотачивались на террористической деятельности.

Желябов и Перовская в 1879 году создали в Петербургском университете центральный студенческий кружок во главе с П. Подбельским и Л. Коганом-Бернштейном. 8 февраля 1881 года во время ежегодного торжественного отчета в актовом зале Петербургского университета в присутствии четырех тысяч студентов члены кружка провели политическую акцию. После ректорского доклада студент Л. Коган-Бернштейн с хоров произнес речь, подготовленную совместно с Желябовым, присутствовавшим в зале. Тут же находившийся у трибуны студент П. Подбельский нанес пощечину присутствовавшему на торжественном акте министру народного просвещения Сабурову, а с хоров в зал полетели листовки. Через два дня газета «Народная воля» рассказала населению империи о произошедшем в Петербургском университете. Революционная молодежь читала слова Коган-Берштейна: «Господа! Из доклада ясно, что единодушные требования всех университетов оставлены без внимания. Нас выслушали для того, чтобы посмеяться над нами? Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью. Но мы понимаем лживую политику правительства. Ему не удастся остановить движение русской мысли обманом! Мы не позволим издеваться над собой. Лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!» В зале поднялся ужасный шум, Подбельский поднялся на сцену, дал пощечину Сабурову, спустился вниз и был окружен членами Центрального кружка, кричавшими: «Вон мерзавца, вон наглого лицемера Сабурова, вон негодяев!» С хоров летели листовки: «Правительство считает, что студенчество неспособно к гражданскому мужеству и политической жизни. Ко всем единодушным заявлениям высших учебных заведений оно отнеслось с пренебрежением. Студенческая среда не обезличена, в ней таится скрытая сила, страстная, могучая она не согнет своей шеи под игом железного деспотизма, перекрытого подачками и посулами. Она будет решительно защищать интересы студенчества. Эта сила вступает в открытую борьбу с Сабуровым, представителем чуждых студенчеству правительственных желаний. Студенчество клеймит позором немощь и убожество безнравственной политики правительства!»

В университетском зале творилось что-то невообразимое. Подбельского и Когана попытались арестовать переодетые полицейские, но студенты их отбили, вывели из зала, где их приняли народовольцы и спрятали на конспиративной квартире.

В Петербургском университете разделившиеся на две группы студенты спорили до хрипоты, обсуждая экстраординарное событие. 11 февраля Центральный студенческий кружок выпустил еще одну прокламацию: «Газеты ранее оповещали, что на акте ожидается некая подачка от правительства. «Благоразумное большинство» задумало рукоплескать этой подачке, к позору всех русских университетов. Поэтому пришлось Центральному кружку организовать протест. Мы решились не допустить оваций Сабурову. Если же они произойдут, то мы должны были противопоставить им энергичный протест, не останавливаясь перед резкостью формы, которая ставилась в зависимость от обстоятельств. Мы гордимся произошедшим и извиняемся лишь перед нашими единомышленниками в том, что не могли заранее оповестить всех о форме протеста».

За участие в демонстрации власти привлекли к дознанию двенадцать студентов. Пятьдесят студентов заступились за них и тоже были привлечены к дознанию «за дачу подписей на коллективном заявлении». Шестьдесят четыре студента предстали перед судом, несколько человек исключили, остальных арестовали на неделю, но срок ареста пришлось сократить на один день, так как к арестованным студентам приходили тысячи их товарищей и университетские аудитории пустовали вместе с находившимися там профессорами, часть из которых была на стороне студентов. Количество молодых людей, активно поддерживавших протест с шестисот студентов увеличилось до тысячи, а все университетские землячества и кружки самообразования делегировали своих представителей в Центральный кружок.

После взрыва царя 1 марта 1881 года любая, даже культурная деятельность в университете была запрещена, было введено положение о чрезвычайной охране, значительно усилено шпионство. Все студенты, чем-либо возбудившие подозрение властей, стали преследоваться, исключаться из университета без права поступления в другие высшие учебные заведения империи. Л. Коган-Бернштейн был арестован в апреле 1881 года, сослан в Сибирь и казнен в Якутске в 1889 году. Тяжело раненого и избитого Когана доставили в суд и судили лежащим в зале на кровати. В том же году сосланный в Сибирь П. Подбельский был казнен также в Якутске. Еще один участник Центрального студенческого кружка Н. Неустроев был сослан и казнен в 1883 году за оскорбление иркутского губернатора Анучина. Когда некоторые исследователи писали, что во времена правления императора Александра III в Российской империи не было политических казней, за исключением группы Александра Ульянова, они ошибались.

В 1880 году Департамент полиции министерства внутренних дел России тайно вскрыл тридцать восемь тысяч частных писем подданных, из которых жандармов заинтересовало каждое десятое письмо. Газета «Народная воля» писала о деятельности М. Лорис-Меликова: «Диктатор занимается приведением административных сил к единству, слиянием разных ветвей полиции, объединением действий губернаторов и жандармов. Вместе с этим он старается разъединить оппозицию, кокетничать с либералами и земствами. Красивыми фразами о будущих вольностях он старается отрезать у конституционистов всякую связь с радикалами. Отрывая от нас либеральную партию, Лорис хочет сделать тоже самое и в отношении к молодежи. Политика не глупа! Объединить сила правительства, разъединить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь – не плохо! Только заметьте – всех воробьев предполагается объегорить на мякине, не поступившись ничем и никого не пощадив».

Чтобы уменьшить влияние революционеров в деревне, Лорис-Меликов отменил соляной налог и заменил подушную подать подоходным налогом. За полтора года на ужасную Карийскую каторгу в Забайкалье по приказам диктатора и министра внутренних дел было отправлено более ста человек, множество оппозиционеров сосланы без суда. Царю, которому оставалось жить месяц, Лорис-Меликов доложил, что «предпринятые правительством меры оказали и оказывают благотворное влияние на общество». Одновременно Лорис попросил Александра II из-за опасности покушения не покидать Зимний дворец Он предложил царю разрешить нескольким земским представителям присутствовать на заседаниях нечего не решавшего Государственного Совета в качестве наблюдателей. Александр II разрешил это предложение обсудить 4 марта 1881 года.

В второй половине февраля Желябов, Кибальчич и метальщики Гриневицкий, Рысаков, Михайлов и Емельянов в окрестностях Петербурга провели испытание ручных бомб. Почти трехкилограммовые гранаты разбрасывали веер осколков на пятнадцать метров, но направленного взрыва не давали. Для помощи в рытье подкопа на Малой Садовой Желябов вызвал из Одессы своего друга, присяжного поверенного Михаила Тригони. От Окладского и Гольденберга жандармам было известно, кто возглавляет «Народную волю» и департамент полиции установил слежку за всеми знакомыми симферопольского крестьянина и одесского студента Андрея Желябова. Вокруг жилища Тригони № 12 в меблированных комнатах Месссюро на углу Невского проспекта и Караванной улицы жандармы расселили сыщиков. 27 февраля вечером Тригони решили задержать. В это время к Тригони пришел дворянин Николай Иванович Слатвинский, он же руководитель великого и ужасного Исполнительного Комитета Андрей Желябов. У него обнаружили револьвер «смит-и-вассон» и забрали в полицию. Всех задержанных незаметно показывали Ивану Окладскому и он опознал в Слатвинском Желябова. Утром 28 февраля «вице-император» Лорис-Меликов радостно докладывал Александру II, что «главный террорист России наконец пойман». Тем же утром по