Сегодня последний день весенних каникул. Мой дом содрогается, и я чувствую себя Алисой в Стране Чудес. Боясь, что моя голова может пробить крышу, я отправляюсь в торговый центр. В кармане десять баксов, на что их потратить? Картофель фри — цена в десять долларов выглядит порождением больного воображения. Если бы Алиса в Стране Чудес была написана в наше время, готова спорить, что вместо маленького пирожного у нее была бы огромная порция картошки фри, говорящей «съешь меня». С другой стороны, мы стремительно движемся к лету, которое подразумевает шорты и футболки, и иногда, может быть, даже купальники. Я прохожу мимо фритюрниц.

Теперь, когда весна прошла, в витринах магазинов представлена осенняя мода. Я подожду с годик, пока моды нагонят времена года. Пара магазинов обзавелась артистами, торчащими у входных дверей. Один парень с дурацким самолетиком изображает мертвую петлю; женщина с пластиковым лицом сворачивает и разворачивает шаль. Нет, теперь это юбка. Теперь это сорочка на бретелях. Теперь это головной шарф. Люди стараются не смотреть на нее, потому что не уверены, должны ли они аплодировать или давать ей монетки. Мне грустно смотреть на нее — я задумываюсь, какие оценки были у нее в средней школе. Я хочу дать ей мелочь, но было бы грубостью спрашивать, есть ли у нее сдача с десятки.

Я спускаюсь на эскалаторе к центральному фонтану, где сегодня разрисовывают лица всем желающим. Очередь длинная и громкая — шестилетки и их мамы. Позади меня идет маленькая девочка с лицом, раскрашенным под тигровую морду. Она плачет, выпрашивая мороженое, и вытирает слезы. Ее тигровая окраска растекается грязными пятнами, а мама орет на нее.

— Что за зоопарк.

Я оборачиваюсь. Иви сидит на краю фонтана, на ее коленях качается гигантский альбом для рисования. Она кивком указывает на очередь маленьких плакс и лицевых рисовальщиков, неистово рисующих полоски, пятна и усы.

— Они наводят на меня тоску, — говорю я. — Что ты рисуешь?

Иви подвигается, чтобы я могла сесть рядом с ней, и дает мне свой альбом. Она рисует лица детей. Половина каждого лица обычная и грустная, вторая половина наштукатурена толстым слоем клоунского грима, с выражением фальшивого счастья. Она не рисует никаких тигров или леопардов.

— Когда я была здесь в прошлый раз, они рисовали клоунские лица. Сегодня полная невезуха, — объясняет Иви.

— Но смотрится хорошо, — говорю я. — Как-то зловеще. Не жутко, но неожиданно.

Я возвращаю ей альбом.

Иви заталкивает карандаш себе в пучок волос.

— Хорошо. Это то, чего я и пыталась добиться. Та штука из костей индейки, которую ты сделала, тоже была жуткая. В хорошем смысле жуткая, жутко хорошая. Прошло несколько месяцев, а я все еще о ней думаю.

Что я должна теперь сказать? Закусываю свою губу, потом отпускаю ее. Вытягиваю из кармана леденцы Лайф Сейверс.

— Хочешь?

Она берет один, я — три, и мы какое-то время молча сосем их.

— Как дерево? — спрашивает она.

Я издаю стон.

— Никуда не годится. Было ошибкой записаться на искусство. Я просто не представляю себя в деревообрабатывающей мастерской.

— Ты лучше, чем сама о себе думаешь, — говорит Иви. Она открывает альбом на чистой странице.

— Я не знаю, почему ты выбрала линолеум. Если бы я была тобой, я бы просто выразила его, нарисовав. Вот — попробуй нарисовать дерево.

Мы сидим там, обмениваясь карандашами. Я рисую ствол, Иви добавляет ветку, я продолжаю эту ветку, но она слишком длинная и тонкая. Я собираюсь стереть ее, но Иви останавливает меня.

— Она хороша такой, как есть, просто нужно немного листьев. Слой листьев, пусть они будут разного размера, и это будет отлично смотреться. Это может стать отличным началом.

Она права.

Последний раздел по биологии в этом году — генетика. Слушать мисс Кин невозможно. Ее голос звучит, как остывший двигатель, который не хочет заводиться. Лекция начинается с какого-то священника по имени Грег, который изучал овощи, и заканчивается спором о голубых глазах. Кажется, я что-то пропустила — как мы перескочили с овощей на цвет глаз? Перепишу конспект Дэвида.

Я пролистываю учебник. Там есть интересная глава о кислотных дождях. О сексе ничего. Программа не предусматривает изучения этой темы до одиннадцатого класса.

Дэвид рисует в тетради график. У меня ломается карандаш, и я прохожу по классу, чтобы заточить его. Мне кажется, что прогулка взбодрит меня. Мисс Кин бессвязно бормочет. Мы получаем половину генов от матери, и половину — от отца. Я думаю, мои джинсы я получила от Эфферта. Ха-ха, биологическая шутка.

Мама говорит, что я удалась в отцовскую родню. Они в основном полицейские и страховые агенты, кто делает ставки на футбольные матчи и курит отвратительные сигары. Папа говорит, что я удалась в мамину родню. Они — фермеры, которые выращивают камни и ядовитый плющ. Они немногословны, посещают дантиста или читают.

Когда я была маленькой, я часто воображала, что я принцесса, которую удочерили, когда мое королевство было захвачено плохими парнями. В один из дней мои настоящие родители, мистер Король и миссис Королева, пришлют королевский лимузин, чтобы забрать меня обратно. И в семилетнем возрасте со мной едва не случился сердечный приступ, когда папа впервые заказал лимузин, чтобы ехать в аэропорт. Я подумала, что они на самом деле собираются отправить меня, и не хотела идти. После этого случая папа брал такси.

Я смотрю в окно. Никаких лимузинов. Никаких карет или экипажей.

Сейчас, когда я действительно хочу уехать, никто меня не увезет.

Я набрасываю ивовое дерево, свисающее в воду. Я не покажу это мистеру Фримену. Это для моей каморки. Я расклеиваю при помощи клейкой ленты некоторые свои рисунки на стенах. Многие занятия так же скучны, как и это, и я готова вернуться туда на полный день. Мои листья хорошие, естественные. Фокус в том, чтобы делать их разных размеров, а потом размещать один поверх другого. Иви была права.

Мисс Кин пишет на доске «Доминантный/Рецессивный». Я заглядываю в записи Дэвида. Он рисует генеалогическое древо. Дэвид получил гены волос от отца, а гены глаз — от мамы.

Я рисую генеалогическое древо. Генеалогический обрубок. Нас там немного. Я с трудом вспоминаю их имена. Дядя Джим, дядя Томас, тетя Мэри, тетя Кэти — есть еще тетя, она очень рецессивная. Она полностью рецессировалась в Перу. Я думаю, что у меня ее глаза. Свой ген «Не хочу об этом знать» я получила от папы, а ген «Я подумаю об этом завтра» — от мамы.

Мисс Кин говорит, что завтра будет тест. Я хочу, чтобы я была внимательна во время занятий. Я хочу, чтобы меня удочерили. Я хочу, чтобы Дэвид тихонько вздохнул, когда я попрошу его тетрадь, чтобы переписать.