красной шерстью и устанавливаю на каминной доске и на обеденном столе. Это выглядит совсем не так красиво, как те украшения, которые делает леди в телевизоре, но в доме теперь пахнет лучше. Мне все еще хочется, чтобы мы могли взять ребенка на несколько дней.

На Рождество мы спим до полудня. Я дарю маме черный свитер, а отцу — диск с хитами шестидесятых. Они дарят мне набор из подарочных сертификатов, телевизор в мою комнату, коньки и альбом для рисования с угольными карандашами. Они говорят, что заметили — я рисую.

Я почти рассказала им прям здесь и сейчас. Слезы затопили мои глаза. Они заметили, что я пытаюсь рисовать. Они заметили. Я пытаюсь проглотить снежный ком в горле. Это будет нелегко. Я уверена, они подозревают, что я была на вечеринке. Может быть, они даже слышали, что я вызвала полицию. Но я хочу рассказать им все, пока мы сидим здесь у нашей пластмассовой елки, пока по телевизору показывают Рудольфа, красноносого северного оленя.

Я вытираю глаза. Они ждут с неуверенными улыбками. Снежный ком растет. Когда я добралась домой той ночью, их обоих не было. Обе машины уехали. Я должна была быть у Рэйчел всю ночь — они не ожидали меня, это точно. Я стояла под душем пока не закончилась горячая вода, потом я заползла в кровать и не спала. Мама подтянулась примерно к двум, папа — как раз к рассвету. Они не были вместе. Чем же они занимались? Я думаю, я знаю. Как я могу рассказать им о той ночи? Как я могу начать?

Рудольф сидит на своей плавучей льдине.

— Я независим, — объявляет он.

Папа смотрит на свои часы. Мама отправляет упаковочную бумагу в мусорную корзину. Они покидают комнату. Я все еще сижу на полу, держу бумагу и угольные карандаши. Я даже не сказала «Спасибо».

У меня было два дня свободы, пока мои родители не решили, что я не собираюсь «околачиваться дома все каникулы». Я должна идти на работу с ними. Юридически я недостаточно взрослая, чтобы работать, но им все равно. Я провожу выходные в мамином магазине, сортируя все товары, которые вернули сварливые люди.

Хоть кто-нибудь в Сиракузах получает на Рождество то, что хотел? Уверена, что ничего подобного. Так как я несовершеннолетняя, мама запихивает меня в подвальную комнату-склад. Я должна складывать рубашки, скрепляя их одиннадцатью булавками. Остальные сотрудники смотрят на меня так, как будто я крыса, как будто мама послала меня в подвал, чтобы шпионить за ними. Я сворачиваю несколько рубашек, а затем отвечаю ударом на удар — достаю книгу. Они расслабляются. Я одна из них. Я тоже не хочу быть тут.

Мама точно знает, что я самовольничала, но в машине она ничего не говорит. Мы не уезжаем до наступления темноты, потому что у нее очень много работы. Продажи идут отвратительно — она даже не близко к той цели, которую установила. Грядут сокращения. Мы останавливаемся на светофоре. Мама закрывает глаза. Ее кожа безжизненного серого цвета, как нижнее белье, выстиранное столько раз, что вот-вот развалится. Я чувствую себя неловко от того, что не сложила для нее больше рубашек.

На следующий день они отправляют меня к папе. Он продает какие-то виды страховки, но я не знаю как или почему. Он устанавливает для меня в офисе складной стол. Моя работа — складывать календари в конверты, заклеивать их и наклеивать почтовые ярлыки. Он сидит за своим столом и болтает с приятелями по телефону.

Он принимается за работу с задранными на стол ногами. Он принимается смеяться со своими друзьями по телефону. Он принимается звонить, чтобы принесли ланч. Я думаю, он заслуживает складывать в подвале рубашки и помогать маме. Я заслуживаю смотреть кабельное или дремать, или даже пойти в гости к Хизер. К ланчу мой живот кипит от гнева. Секретарь отца говорит мне что-то приятное, когда приносит мой ланч, но я ей не отвечаю. Я мысленно бросаю кинжалы отцу в затылок. Злая-злая- злая.

У меня следующий миллион конвертов для заклеивания. Я провожу языком по клейкой полосе на клапане конверта. Острый край клапана режет мой язык. Я ощущаю вкус собственной крови. Внезапно в сознании выскакивает лицо ОНО. Весь гнев улетучивается из меня, как будто я сдувшийся воздушный шарик. Отец серьезно пугается, когда видит, сколько календарей я закровила. Он упоминает о необходимости профессиональной помощи. Мне почти приятно вернуться в школу.

Сейчас, когда снаружи на земле два фута снега, учителя физкультуры хотят провести занятие снаружи. Они оставляют спортзал в приблизительно сорок градусов потому что «немного холодного воздуха еще никому не повредило». Им легко говорить, они одеты в тренировочные брюки.

Первая тренировка снаружи — баскетбол. Мисс Коннорс учит нас, как забрасывать штрафные мячи. Я подхожу к линии, дважды сильно бью мячом и запускаю его сквозь сетку. Мисс Коннорс говорит мне сделать это снова. И снова. Она продолжает мою тренировку с подпрыгивающими мячами и я продолжаю бросать их — шух, шух, шух. Сорок два броска спустя мои руки дрожат и я страчиваю бросок. Но к тому времени весь класс собрался вокруг и смотрит. Николь только за продолжение бросков.

— Ты должна присоединиться к команде! — выкрикивает она.

Мисс Коннорс:

— Приходи сюда в период соревнований. Ты добьешься успехов с такой рукой.

Я:

Три часа спустя меня встречает грустная и подавленная мисс Коннорс. Двумя пальцами одна держит мои текущие оценки: D, C, B-, D, C-, C, A. Никакой баскетбольной команды для меня, потому что А поставлена за искусство, так что мой средний балл ужасные 17. Мисс Коннорс не выиграла стипендию по лакроссу, будучи застенчивой или нерешительной. Она проверяет мой бег на время, а потом возвращает меня к линии для бросков.

Мисс Коннорс:

— Попробуй дальний бросок с отскоком от щита ты думала о репетиторе хороший бросок эти твои оценки D просто убивают тебя попробуй бросок одной рукой из-под щита над этим нужно поработать я возможно могла бы что-то сделать с твоими оценками по социальным дисциплинам но твоя учительница английского невозможна она ненавидит спорт ты можешь сделать короткий бросок?

Я просто делаю это, сказала я. Если бы у меня было желание разговаривать, я могла бы объяснить, что она не в состоянии заплатить мне достаточно, чтобы я играла в ее баскетбольной команде. Вся эта беготня? Потеть? Получать тычки со всех сторон от генетических мутантов? Я так не думаю. Вот если бы в баскетболе был специальный пробивальщик штрафных бросков, я бы возможно и обдумала это. Другая команда играет с вами нечестно, вы отплачиваете им за это. Бум. Но это не срабатывает, в баскетболе или в жизни.

Мисс Коннорс выглядит такой заинтересованной во мне. Я словно сенсационное проявление блестящего преуспевания в чем-то — даже если это всего лишь вколачивание одного штрафного броска за другим. Я даю ей помечтать еще несколько минут. Втекает университетская команда мальчиков. Их достижения — ноль и пять. Вперед, Вомбаты!

Баскетбольная Жердь, также известная как Брендан Келлер, тот, кто способствовал моему картофельное-пюре-с-соусом унижению в первый день в школе, стоит под корзиной. Другие парни начинают тренироваться и подают на него. Брендан вытягивает тощие осьминожьи щупальца и мимоходом роняет мяч сквозь обруч. Наши мальчики непобедимы до тех пор, пока они единственная команда на площадке.

Тренер мальчиков рявкает что-то, чего я не понимаю, и команда выстраивается за Баскетбольной Жердью для отработки свободных бросков. Он ведет мяч, отскок, второй, третий. Он бросает. Неудачно.