он умрет — а она станет убийцей.
— Мне немного неудобно шевелить рукой, только и всего. Лихорадки нет.
Они одновременно сели по разные стороны круглого стола.
— Милорд, я не могу обращаться к вам по имени, это неприлично и создает впечатление близости… — Она осеклась.
— Значит, вчерашний… инцидент нисколько не сблизил нас? — спросил он, откидывая голову назад и пристально разглядывая ее.
В чем, в чем, а в отсутствии прямоты его упрекнуть нельзя. Кровь отхлынула от ее лица; ей показалось, что на нее дохнуло холодом.
— Да, именно.
— Примите мои извинения. Я забылся и потерял самообладание. Больше такого не повторится.
Внутренний голос велел не верить ему; мужчинам доверять нельзя. Но, взглянув в его искренние, серьезные глаза, Нелл вздохнула. Ее тоже мучила совесть.
— Я… виноваты не только вы один. Мне самой в какой-то миг захотелось, чтобы вы меня обнимали.
— А потом вы передумали?
Она дралась с ним, как фурия, хотя он был ранен и достаточно было просто оттолкнуть его…
— Ммм… да, — ответила она. — Милорд, отпустите меня. Я должна ехать домой.
— Нет, — хладнокровно ответил он, и она со всей ясностью поняла: если понадобится, он применит силу, но удержит ее здесь. — Вы не слишком послушны, Нелл, и я не сомневаюсь, что вам известно многое из того, что мне хотелось бы послушать. Когда мы с вами наедине, извольте называть меня Маркус. Нелл Латам — ваше настоящее имя?
— Да! — По крайней мере, к нему она давно привыкла.
Маркус Карлоу смерил ее недоверчивым взглядом, но промолчал. Затем как будто на что-то решился:
— Вот как нам следует поступить. Вечером мы с вами и мисс Прайс поедем к вам на квартиру и заберем то, что понадобится вам для проживания здесь; мы позаботимся о том, чтобы все ваши ценности оставались в надежном месте…
— Я не могу остаться здесь на несколько дней! У меня есть работа, которой я лишусь, если не появлюсь в мастерской. Сегодня, слава богу, суббота, но в понедельник…
— Я напишу мадам Элизабет и сообщу, что графиня Нарборо требует вашего присутствия в доме, — продолжал он, как будто и не слышал ее. — Стоит лишь намекнуть на наше покровительство в дальнейшем, и ваше место останется за вами.
Леди Нарборо и сестры не поблагодарят его за то, что он навязывает им модистку! Может быть, лучше заказывать там шляпки для любовницы? Нелл не сумела удержаться от ответной колкости:
— Мадам обслуживает спутниц и спутников многих богатых купцов и их жен, — заметила она. — Но возможно, любовнице виконта пристала модистка получше?
Неожиданно лорд Стейнгейт — ей трудно было даже про себя называть его Маркусом — рассмеялся.
— Кстати, вы напомнили мне об одном неоконченном дельце! «Спутница»… какой бледный эвфемизм, Нелл!
— Пассии, райские птички, женщины легкого поведения, дамы полусвета, распутницы, — ответила она. — Так вас больше устроит, милорд… то есть Маркус?
Он снова улыбнулся. Какая у него обаятельная улыбка, особенно когда в глазах пляшут веселые огоньки! Нелл невольно позавидовала его любовнице и сразу вспомнила вчерашний инцидент в карете.
— О чем это я? — продолжал он. — Ах да, с вашей работой мы все устроим. На каких условиях вы снимаете квартиру?
— Я плачу раз в неделю, авансом. Но…
— Мы заплатим вашему домовладельцу… скажем, за месяц вперед, чтобы комната сохранилась за вами.
— Целый месяц?! Невозможно! Я не могу…
— Нелл, по-моему, вы слишком часто говорите «невозможно» и «не могу».
— Что же мне сказать? «Да, Маркус»? «Как скажете, Маркус»? «Как вам будет угодно, Маркус, какими бы нелепыми ни были ваши пожелания»? Милорд, вы слишком привыкли ко всеобщему подчинению! Я не могу остаться здесь на месяц — и не останусь, так и знайте.
— Здесь мы и не останемся, мы уедем за город, в Стейнгейт-Корт, наше фамильное поместье в Хартфордшире. Там мы на досуге обдумаем вашу тайну, отец отдохнет — там превосходный доктор, — а сестры перестанут таскать матушку по модным магазинам.
— За городом я вам не нужна. Кроме того, что я вам уже сказала, я больше ничего не знаю.
— Я вам не верю. Вы лгунья, Нелл, — возразил он, по-прежнему улыбаясь той улыбкой, какую она всего секунду назад сочла такой обаятельной. — Мы с вами оба отлично знаем: у вас есть тайны, которые вы мне не открываете.
Ей захотелось возразить: некоторые тайны остаются тайнами и для нее самой. Она плотно сжала губы.
— Вы не можете насильно увезти меня из Лондона, — наконец сказала она, понимая, что тем самым лишь усиливает его подозрения.
— Нет, могу. Как вы мне помешаете? Молодых женщин то и дело похищают, правда, им редко предоставляют такие хорошие условия. Что вы сделаете — побежите в суд и пожалуетесь на виконта Стейнгейта? Заявите, что я вчера силой привез вас к себе домой, заставил пить чай и вести беседу с моей сестрой и ее компаньонкой? А потом вы с аппетитом поужинали и без единого звука позволили служанке подоткнуть вам одеяло… Судьи просто в ужас придут от такого зверства!
— Вы решили поиздеваться надо мной, милорд. — Нелл посмотрела на него в упор. — Да, теперь я понимаю, какой дурой была, что осталась, и теперь выйду отсюда через парадную дверь. Что вы тогда сделаете?
Маркус пожал плечами:
— Если попробуете бежать, придется затолкать вас в закрытую карету, увезти в Стейнгейт, запереть там и охранять, но ведь вы не совершите такой глупости, правда, Нелл? — В глазах его уже не было веселости. — Думаю, тогда у вас все-таки появится повод жаловаться. Но как вы думаете, кому из нас поверит судья? А может, вы предпочитаете вернуться домой без охраны, надеясь, что ваш таинственный незнакомец про вас забыл? На мою помощь не рассчитывайте, я уеду за город…
Напомнив ей о неравенстве их положения, он лишь подлил масла в огонь.
— Вы считаете, что веревка была не просто глупой шуткой? — спросила Нелл, с трудом взяв себя в руки. — По-вашему, Салтертон вовсе не хотел, чтобы лорд Нарборо принял веревку за змею? За всем этим кроется нечто другое, и вы, я уверена, что-то подозреваете.
Маркус молчал так долго, что Нелл забеспокоилась. Наконец, он мрачно произнес:
— Возможно, я и ошибаюсь, но, если я прав, веревка напоминает об одной старой истории, о кошмаре, который давно следует забыть. По-моему, и вам что-то известно…
Должно быть, он заметил, как ее всю передернуло, потому что вдруг напрягся, словно читал ее мысли. Проницательные серые глаза подернулись поволокой; он понял, что попал в яблочко.
— Вы боитесь. — Он не спрашивал, а утверждал.
— Да, — призналась она. — Не люблю тайн. Не люблю неуверенности. А того человека я почему-то боюсь… —
