собеседник действительно разозлился. Казалось бы, просто глупенький мальчик, ан нет. Весьма вероятно, что этот самый мальчик с чистой кожей и широко открытыми глазам и, будто вчера из безобидного мира молочных коктейлей и субботних вечеринок на Среднем Западе, по дороге в этот город уже научился убивать. На этой самой островной войне, которую Волчок обозвал «работой», воевали точно такие дети.
— Да уж, действительно идиотское выражение. Прилипает такое, уже не отделаешься.
Парень молча кивнул, а Волчок задумался обо всем том переплетении экономических обязательств, интриг, политических хитростей, человеческих заблуждений, срочных миротворческих миссий и окончательного провала всех дипломатических усилий — о том, что привело мальчика из Батта в Монтане под стены дворца японских императоров.
Но вот Волчок очнулся от задумчивости: их автобус выехал наконец на широкую дорогу, что вела в казармы ЙоЙоги-парка. Это были ряды покривившихся времянок, которые больше напоминали старые консервные банки, а не дома. Волчок произнес про себя: «
Солдат провел Волчка к отведенной ему времянке.
— Добро пожаловать на Вашингтонские высоты! — ухмыльнулся он, протягивая руку.
Волчок пожал ее, поблагодарил и долго смотрел вслед, пока парень целеустремленно шел по направлению к автобусу. Потом взял сумку и вошел в свой новый дом.
Глава вторая
Как-то вечером, неделю спустя, Волчок пошел прогуляться по тому, что когда-то называлось районом Шибуя. До войны тут был оживленный жилой квартал, многочисленные рестораны и чайные домики не знали отбоя от посетителей, по улицам туда-сюда сновали битком набитые трамваи, а в них сидели горожане, приехавшие за покупками или в гости. Теперь все это было стерто с лица земли, только то там, то здесь в небо впивалась какая-нибудь развалина. Ночь выдалась безветренная, ни один фонарь не освещал кромешного мрака. Над Токио висело молчание. В этот час тут не услышишь ни звона трамвая, ни рева автомобильного мотора, только с побережья доносится далекий гул транспортных судов.
Волчок остановился возле одинокого дверного проема среди кучи развалин, дверь вела в никуда… Он взялся за ручку и распахнул дверь: вместо крыши и стен — одно лишь звездное небо.
Странная картина так поразила Волчка, что, не дойдя до конца улицы, он еще раз обернулся на осиротевшую дверь. Он шел вдоль трамвайных рельсов и вслушивался в стук собственных шагов, а потом вдруг остановился.
Уму непостижимо, откуда он тут взялся? Может быть, чудом пережил бомбежки и всеобщее разрушение. Так или иначе, это был самый настоящий ресторан посреди руин и пустырей. Над низким крыльцом висели флажки с названием заведения, а у входа виднелся красный фонарь — непременный атрибут недорогой харчевни. Матовые стекла не позволяли толком разглядеть интерьер, но внутри было явно чисто, светло и, что немаловажно, тепло.
Волчок замешкался, не решаясь посягнуть на открывавшийся перед ним мирок. Потом наконец толкнул дверь и вошел внутрь. У окна стояла жаровня, а идеальный порядок и чистота делали незаметными некоторые следы разрушения. Мебель состояла из прилавка у входа и нескольких умело расставленных низких столиков, которые не только не загромождали тесный зальчик, а создавали иллюзию простора. Когда он вошел, хозяин и около дюжины посетителей замолчали и удивленно подняли глаза на офицера оккупационной армии, с кобурой на поясе. «Какая нелепость, — подумал Волчок, — прошел всю войну, не взяв в руки оружия, а сейчас оказался при пистолете, и то по настоятельной рекомендации начальства».
Хозяин ресторана вышел из-за прилавка, они обменялись с Волчком поклонами, потом хозяин поздоровался по-английски и указал Волчку на свободный столик. Волчок смущенно сел и заказал чай. За соседними столиками постепенно оживилась прерванная беседа, Волчок был рад, что сделал свой заказ по- английски, и теперь мог спокойно слушать, не вызывая лишних подозрений. Мужчина за столиком напротив собирался в деревню, где его ждали жена и дети, а его приятель жаловался на холод. Все говорили о еде и никто — о десятках транспортных самолетов, которые каждый день пролетали над городом, или об упитанных солдатах оккупационной армии, что засели в уцелевших зданиях столицы. О Волчке никто не говорил, на него даже не смотрели. Волчок не знал, радоваться этому или обижаться. Это не походило даже на снисходительный прием, Волчку казалось, что его тут просто нет. Хозяйское внимание, разумеется, не в счет. И все же в этом заведении было что-то умиротворяющее. И флажки с выведенным на них названием ресторана, и покачивающийся у входа красный фонарь, и непринужденное приветствие хозяина — все это свидетельствовало об одном: жизнь вернулась в нормальную колею. И действительно, вот два игрока в домино разражаются громким хохотом, а вместе с ними и их приятели, с интересом наблюдающие за игрой. Этот ресторан среди руин — истинное чудо, точно обещание, что все снова будет хорошо. У хозяина было пиво (а ведь это роскошь за пределами баз оккупационной армии), но это еще не все — у него была рыба. Свежая рыба.
Принесли чай. Волчок поклонился, поблагодарил и вынул из кармана сделанный вскоре после реставрации Мэйдзи [5] японский перевод «Макбета», отхлебнул чаю и принялся делать заметки на полях. На третий день по прибытии он уже приступил к своим официальным обязанностям — переводил разговоры, письма и документы, а еще он вызвался участвовать в культурно- образовательной программе. Волчок сразу же предложил поставить радиоспектакль но «Макбету», начальство поначалу поворчало, что это не совсем то, что надо для Би-би-си, но в конце концов велело представить сокращенный вариант пьесы.
Волчка окликнули. Он поднял глаза и увидел, что перед ним стоит хозяин, слегка согнувшись в поклоне, и протягивает ему прямоугольную деревянную дощечку с тонко нарезанным тунцом. Рядом фарфоровая чашечка. Саке, сразу понял Волчок. Он ничего этого не заказывал. Было ясно — это жест доброй воли со стороны хозяина. Ресторан замер. Волчок чувствовал, что все глаза устремились на него. Еще не опомнившись от приятного удивления и смущения, он стал благодарить хозяина и на полуфразе понял, что говорит по-японски. В ресторане стало еще тише, а потом хозяин заговорил, — казалось, он хотел удостовериться в только что услышанном, в том, что этот молодой человек в форме британского офицера говорит по-японски, не просто говорит, а говорит хорошо.
Хозяин стал объяснять, что лежит на дощечке: рыба, маринованный имбирь, соевый соус, хрен- васаби; он говорил робко, как будто беседовал с призраком. Лишь после того, как Волчок ловко подцепил палочками кусочек сырой рыбы, поднес ко рту, проглотил, сказал, что рыба превосходна, а хозяин с улыбками и поклонами поблагодарил за похвалу, напряжение в зале спало. Но потом Волчок непринужденно поинтересовался, где хозяин умудряется брать такую свежую рыбу, — и посетители снова напряглись, а сам хозяин в замешательстве не знал, что ответить. Волчок спокойно заверил его, что задал вопрос из чистого любопытства. Тогда ему сказали, что рыбу поставляет брат хозяина, рыбак.
— А пиво? — не унимался восхищенный Волчок.
— А это коммерческая тайна, — с загадочным видом ответил владелец.
Волчок еще раз заявил, что ресторанчик просто чудо, а хозяин еще раз поклонился, поблагодарил и занялся остальными клиентами. Волчок больше не сомневался: разделявшая их стена взаимных подозрений пала. Окружающие глядели как-то озадаченно, будто пытались переварить доселе невозможную мысль: «А вдруг все не так уж плохо? А вдруг эти захватчики не такие уж и варвары?»
Наутро Волчок стоял в режиссерской будке Национального радиоцентра. В звукозаписывающей студии толпились актеры. Из колонок громыхала какая-то зажигательная музыка — не иначе как голливудский саундтрек. От нечего делать Волчок пытался определить смутно знакомую мелодию. Внезапно музыка умолкла.
