– Да. Решительно да, – согласился он.

Но когда он рискнул взглянуть в сторону Кэт, желания, все еще теплившегося в ее синих глазах, было достаточно, чтобы снова оказаться прямо в ее объятиях.

Он отвернулся и стал торопливо натягивать камзол, не особо обращая внимание, как застегнуты пуговицы, одна пола стала выше другой. Когда он посмел посмотреть на Кэт снова, она откупорила флягу и втянула в себя несколько больших глотков виски.

«Клин клином вышибаем, огнем огонь гасим», – чуть было не пошутил он. Но, вспомнив, что именно его порыв зажег огонь между ними, проглотил замечание.

Вместо этого он сказал с нарочито подчеркнутой сердечностью:

– Скоро уже начнет светать. Нам бы лучше всего отправляться в постель. – Но поспешил уточнить: – Каждому в свою. Вам – в свою. Мне – в мою… – Он затих, понимая, что, как какой-то идиот, несет сущий вздор. Ему и надо было всего лишь помолчать теперь.

Кэт кивнула и заткнула флягу пробкой. Для женщины, которая, казалось, совершенно не смущалась, когда он целовал ее или покусывал ей грудь, она неожиданно стушевалась. И от этого стала еще милей.

– Боюсь, я была ужасно неблагодарной. Неужели я даже не поблагодарила вас за это. – Она прижала к груди флягу.

– Пожалуйста, не стоит благодарности. Это же совершенный пустяк.

– Нет, – возразила она, – ваш подарок для меня значит очень много.

– Кэт, если бы я дал вам тысячу серебряных фляг, это не стоило бы и десятой доли того, что вы дали мне. Вы понятия не имеете, насколько мне стало легче, когда вы оказались здесь и стали помогать мне с Мег. Вы заставили меня чувствовать, что я уже не так сильно… – «Одинок». Он чуть было не произнес это слово и смутился. До этой минуты он никогда не осознавал, насколько он одинок. – …опасаюсь всего, – закончил он не слишком убедительно. Собравшись с духом, он улыбнулся и неловко погладил ее по плечу.

– Доброй ночи, petite chatte[19], – добавил он с нежностью по- французски.

Но он сомневался, что Кэт слышала его последние слова, поскольку она проскочила мимо него и бросилась прочь из кабинета.

Кэт свернулась клубком на скамейке у окна в спальне Мег и лежала так тихо, как могла, чтобы не потревожить спящую девочку. Все еще не в силах уснуть, Кэт сжимала свою драгоценную флягу и наблюдала, как первые полосы утреннего света ползли по крышам.

«Доброй ночи, маленькая кошечка», – слова Мартина, сказанные на прощание, не выходили у нее из головы.

«Маленькая кошечка». Сама того не желая, она улыбнулась. Кэт распотрошила бы любого другого мужчину, посмей он назвать ее так. Почему же тогда она позволила это Мартину? Нет, ей даже было приятно слушать эту абсурдную телячью нежность из его уст. И почему она позволила ему сделать ей такой дорогой подарок?

Она погладила кончиками пальцев серебряную поверхность фляги и вздохнула. Если она собиралась мучить себя подобными не имеющими ответа вопросами, тогда может задать себе и более сложный вопрос.

Почему она не спала всю ночь, ожидая возвращения Мартина, с ума сходя от тревоги за этого негодного типа? Она могла бы придумать, что она тревожилась больше из-за Мег, но это было бы правдой только отчасти.

Потеря отца опустошит девочку, но Кэт смущало понимание, что Мег окажется не одинокой в своих переживаниях.

Когда Кэт мучилась и волновалась из-за его отсутствия, от мысли, что Мартин никогда больше не войдет в дверь, что она никогда больше не увидит его насмешливую улыбку, не услышит его искренний смех, у нее странно перехватывало горло.

Он был упрям, отчаянно дерзок и совершенно непрактичен, со слишком большой склонностью к театральности, позерству, широким жестам, Но эти его слабости почти теряли всякое значение рядом с его добротой, мужеством, юмором, благородной щедростью и великодушием.

Когда он, наконец, еле передвигая от усталости ноги, вернулся домой далеко за полночь, он выглядел осунувшимся и даже как будто похудевшим, измученным какой-то тайной, которую он хранил в себе. И это мужчина, который обычно поражал своей беззаботностью и излучал столько энергии, что находиться подле него было сродни поездке на хвосте той самой огненной кометы, которая все еще пылала на небе.

Во что бы там Мартин ни впутался, дело было страшным и опасным по-настоящему, раз привело в уныние такого мужчину, как Мартин. Возможно, в следующий раз, когда он исчезнет ночью, Кэт удастся последовать за ним и…

Что это она задумала? Она вынуждена была резко напомнить себе цель своего пребывания в Лондоне. Ей следовало защищать не Мартина Ле Лупа, но его дочь.

«Тебя это вовсе не касается. Совершенно не касается», – повторила Катриона про себя несколько раз, будто читала какое-то заклинание на защиту. Но заклинание не действовало, возможно потому, что ее губы все еще болели и горели от жара его поцелуев.

Она имела глупость успеть по уши влюбиться в этого человека.

Колокола радостно звонили по всему городу. Можно было подумать, что они возвещали о большой военной победе или рождении наследника престола. Но такова была дань, которую требовалось отдавать всякий раз, когда королева пускалась на своей королевской барже в плавание по Темзе.

«Англичане», – подумала Кэт. Но она обуздала отвращение ради своей юной спутницы. После нескольких недель домашнего заточения они все же сочли возможным позволить Мег небольшую прогулку до театра отца. То, что она сможет наконец-то хотя бы мельком увидеть свою обожаемую королеву, только добавляло волнения девочке.

– Скорее же, Кэт, – просила Мег, дергая ее за руку и побуждая Кэт двигаться к толпе зрителей на набережной Саутуорка.

Толпа махала шляпками, шапками, платками и выкрикивала приветствия. Настроение праздника царило в этот теплый летний день, но Кэт все время оставалась начеку. Она настороженно изучала собравшуюся на берегу толпу, просматривая лица, особенно женские, дабы убедиться, что никто из них не проявлял чрезмерного интереса к Мег. Все глаза были прикованы к реке.

Когда Мег притащила Кэт к берегу, девушка оглянулась через плечо на Мартина и обнаружила, что тот отстал.

Они держались на разумном расстоянии друг от друга с тех пор, как той ночью уступили страсти и чуть не отдались друг другу тут же, в кабинете Мартина. Кэт сурово вернула себя к своей задаче, стараясь обуздать свои желания и свои дурацкие мысли тоже.

Вообразить себе, что влюблена! Она явно в тот день слишком перебрала асквибо и слишком мало спала.

Но она честно признавалась себе, что ее действительно влечет к Мартину, особенно когда он так красив, как сегодня.

На нем был бархатный дублет под цвет его ярко-зеленых глаз. Его короткий черный плащ по-модному свисал с одного плеча, его туго облегающие плотные короткие штаны подчеркивали контур ног. Шляпа с пером, которую он с подчеркнутой небрежностью заломил набок, оттеняла красоту этого смуглолицего баловня природы.

От одного взгляда на Мартина у любой женщины с хорошей красной кровью в жилах должно было сильнее заколотиться сердце. Но Кэт подозревала, что у женщины, которую сопровождал Мартин, ничего, кроме разбавленного водой молока, по жилам не текло.

Леди Джейн Дэнвер шла подле Мартина, скромно потупив глаза. Их сопровождал целый эскорт ее светлости: несколько слуг, одетых в ливреи, и мисс Портер, горничная, существо с угрюмо-кислым лицом и пробивающейся в волосах проседью.

Эти две женщины, чьи юбки стояли колоколом от фижм, к тому же семенившие при ходьбе, и были