вырвалось у нее.

Лицо Мартина по-прежнему сохраняло серьезное и немного печальное выражение.

– Вам, наверное, трудно обходиться без церковных обрядов?

– Это трудно для многих католиков. Но я как-то справляюсь, тихо читаю молитвы, перебирая четки, но ночам, когда меня никто не видит, кроме Бога. – Она вздохнула. – Мужчины в моей семье никогда не проявляли подобного благоразумия. Вы, без сомнения, знаете нашу злосчастную историю. Дедушка сложил голову в борьбе за дело католиков. Моего отца тоже убили. А Нед… – Она взволнованно прикусила губу. – Он уж точно не отличается набожностью. Но он молод и честолюбив и очень хочет оставить свой след в этом мире. Именно поэтому я обрадовалась, когда он стал покровительствовать вашему театру. У него возник интерес к чему-то, помимо этой ужасной алхимии. Я боюсь, что когда-нибудь и он, как все мужчины нашего рода, поступит опрометчиво, и все это кончится Тауэром.

– Этого не случится! Нет, если я сумею помочь ему, – страстно проговорил Мартин.

Она импульсивно схватила его за рукав.

– Вы удивительно хороший друг для нас обоих.

Он сдержанно усмехнулся, и его глаза как-то странно потемнели.

– Я хотел бы быть удостоен чести называть себя вашим другом, – невесело проговорил он, – но я не осмеливаюсь себе это позволить. Боюсь, я всего лишь самый обыкновенный бродяга.

– Нет, вы далеко не обыкновенный, Маркус Вулф, – мягко поправила она его и машинально погладила по руке.

Он кинул на нее удивленный взгляд. Их глаза встретились, и оба долго не могли отвести взгляд друг от друга. Потом он наклонился вперед и осторожно, едва касаясь, поцеловал ее в губы.

Джейн не следовало бы поощрять его, но тепло его губ возбудило в ней давно забытую жажду. У нее возникло жгучее желание запустить пальцы в его гриву и притянуть его к себе, чтобы до конца ощутить его поцелуй, почувствовать на себе горячее прикосновение его языка.

Вспыхнув, молодая женщина отпрянула. Выходит, пламя, сжигавшее ее в юности, вовсе еще не превратилось в холодный пепел. Искра еще осталась, и Джейн постаралась затушить ее. Затаив дыхание, она пожелала Вулфу доброй ночи и побежала вверх по лестнице.

Мартин сидел в своем кабинете в одной рубашке и бричесах. Он потягивал вино из бутыли, и его одолевали мысли столь мрачные, что он с удовольствием последовал бы примеру юного Неда и напился бы до бесчувствия.

Подобной вольности Мартин не позволял себе уже довольно давно, с самого появления Мег в его жизни. Но сейчас дочь крепко спала. А если и был повод напиться, так именно в эту ночь.

«Выпей достаточно вина, и оно смоет вкус вины во рту», – думал Мартин, морщась и отпивая огромный глоток. Он сомневался, что во всем Лондоне найдется достаточно вина, чтобы успокоить его совесть или стереть из его головы память о доверчивом взгляде Джейн Дэнвер.

«Вы удивительно хороший друг для нас обоих».

«О да», – с горечью отметил Мартин. Совсем хороший друг. Лучше только Великий инквизитор для еретиков. Он прижал холодную приплюснутую оловянную бутыль к горячему лбу.

Ему придется сообщить Уолсингему о случившемся сегодня ночью в Стрэнд-хаузе. Если он не сделает этого, это сделает кто-нибудь другой. Нед устроил такое представление, разглагольствуя о королеве… Бог знает, что другие гости могли услышать. По крайней мере, Мартин попытается смягчить свой доклад, убедить министра, что все это не больше чем вздор, который нес молодой человек, пьяный от вина и обиды.

Что касается всего остального, то Мартин вообще не видел никаких причин упоминать о тайной комнате Неда, никак не связанной со всякими заговорами против королевы. Но Уолсингем ухватится за это как предлог, лишь бы арестовать Неда. Министр был так убежден, что лорд Оксбридж способен оказаться для королевы опасным. Если Уолсингем не может обвинить Неда в измене, ему сойдет и обвинение в колдовстве.

Как опечалится Джейн, если самые худшие ее опасения сбудутся и последний из оставшихся мужчин ее семьи будет брошен в Тауэр.

«Нет, если я сумею помочь ему».

Джейн Дэнвер была такой милой, такой нежной. Когда Мартин увидел, как она обезумела от волнения и ее обычно ясное и спокойное лицо побледнело, в нем ожили все его рыцарские порывы. Он пообещал бы все, что угодно, лишь бы в мягких серых глазах исчезло тревожное выражение.

Как прекрасно было встретить женщину, которая соглашалась просто быть женщиной, которую не интересовали никакие запретные знания, у которой хватало разума видеть заключенную в них опасность.

Когда он поцеловал Джейн, она, в отличие от Кэт, не пригрозила разбить его голову. Молодая женщина только вспыхнула и вся как-то обмякла и затаила дыхание. И вся она была сама прелесть, сама скромность.

Какой же она ангел…

Мысли Мартина прервал негромкий звук, донесшийся снаружи. Пламя свечи дрогнуло, словно от порыва ветра. Кто-то медленно и осторожно открывал дверь кабинета. Мартин напрягся, уже приготовился сбросить ноги со стола и вскочить, но в этот момент разглядел, кто это.

Кэт вглядывалась в него, ее взъерошенные рыжие волосы рассыпались по плечам. Она явно только что проснулась. Мартин почти не удивился, заметив, что она вооружена шпагой.

Он снова откинулся на спинку стула.

– Входите, мисс О'Хэнлон. Если вы не оставили мысль проткнуть меня своим клинком, воспользуйтесь шансом. У меня сейчас отсутствует всякое желание защищаться.

Возникла пауза, потом Кэт все же вошла. Она казалась немного оробевшей.

– Я услышала какое-то движение и захотела разобраться, в чем дело.

– И вы, черт побери, рванулись вниз, со шпагой наперевес, без малейшего понятия, что ожидает вас? А вам не пришло в голову, что разумнее было бы запереться вместе с моей дочерью в ее комнате и позволить мне занять первую линию обороны?

– Не в моих привычках трусливо прятаться, съежившись за запертыми дверями. – Кэт нахмурилась и упрямо вздернула голову. – Кроме, того, откуда мне знать, что вы вернулись.

– Ну, раз вы все равно проснулись, вы вполне можете войти и присоединиться ко мне. Выпьете со мной вина? Там, на том маленьком столике на трех ножках, есть бутылка. Угощайтесь.

Немного поколебавшись, Кэт закрыла за собой дверь. Мартин не знал, что побудило его пригласить Катриону, но он искренне пожалел об этом, когда она вошла в свет свечи.

На Катрионе оказалась одна только женская сорочка, да еще из такой тонкой изношенной ткани, что казалась почти прозрачной, когда свеча горела позади нее. Мартин разглядел очертания ее груди достаточно ясно, чтобы отметить, что вторая грудь была столь же налитой и упругой, как и первая, которую он видел во время их поединка. Полупрозрачная ткань выдавала и другие женские прелести, обводы ее бедер, интригующий темный треугольник между ногами. И весь эффект ее появления почти нагой странно и эротично усиливался тем фактом, что она была вооружена этой проклятой шпагой.

Мартин почувствовал, как резко отреагировало все его естество, и даже изменил положение, чтобы скрыть это. Опустив ноги со стола, он сел, выпрямив спину, и застонал:

– Mon Die, женщина! Эта истрепанная сорочка на вас просто позорна. Будь проклята ваша гордость. Вам все-таки придется позволить мне снабдить вас хотя бы приличной ночной рубашкой.

– Вы только впустую потратите деньги. Я предпочитаю спать голой, – ответила она с жизнерадостной беззаботностью, пристраивая шпагу возле камина. – Конечно, я понимаю, что здесь я себе этого не позволю. Будет неловко, если мне придется сражаться с незваными гостями в таком виде.

– Я думал, обнажать грудь – ваш любимый прием и нападении.

– Но с этого нельзя начинать. Теряется элемент неожиданности. – Наливая себе кубок вина, она не заметила, как тонкая женская сорочка, прилипая к её телу, подвергла его мучительному созерцанию ее красивых ягодиц. Мартин заскрежетал зубами и вздохнул с облегчением, когда Кэт уселась на табурет подальше от свечи.

Она сделала глоток вина и состроила кислую физиономию.