Как же вы будете рассылать ваш журнал по назначению?

— Я уже думал об этом, — сказал с легким беспокойством Калакуций. — Можно соорудить такие маленькие пакетботы, которые развозили бы…

— Да поймите вы, что если такой пакетбот пристанет к острову, то самое простое не вручать подписчику вашего журнала, а просто забрать беднягу на борт и привезти в Европу…

Калакуций, огорченный, долго молчал.

— Пожалуй, вы и правы. Ну да ведь я вам сказал идею этого журнала к примеру. Математически она все-таки хороша и проста. Вот только практически… Гм!..

Он согнал со своего лица задумчивость, встрепенулся и бодро сказал:

— Хотите, я вам скажу настоящую идею? Я долго ее вынашивал и обдумал так, что, как говорится, комар носу не подточит. Конечно, я надеюсь на вашу порядочность, и если мы, скажем, в условиях не сойдемся, то вы даете мне слово, что не воспользуетесь моей идеей без меня?

— Даю. Конечно, даю.

— Вы задавали себе вопрос: почему наши извозчики бедствуют? Очень просто — их разоряет лошадь. Ее нужно сначала приобрести, потом кормить, иметь для нее конюшню, подковывать и тратиться на ремонт сбруи. О кнуте я уже не говорю. Что же делаю я? Лошадь к черту! Оглобли к черту! Просто я приделаю впереди большое колесо, педали для ног извозчика, как на велосипеде, и мой извозчик начинает, ничтоже сумняшеся, ездить без лошади, овса и сбруи. О кнуте я уже и не говорю.

— Позвольте, — подумав, возразил я. — О кнуте вы уже и не говорите… При наличности двух седоков, общий вес будет пудов шестнадцать-семнадцать. Одному человеку не сдвинуть этого, хоть вы приделайте десять колес.

— Я уже думал об этом. Если даже это и так — оно не важно. Важен принцип. Математически он прост и осуществим. А движение?.. Если извозчиковы ноги не годятся, ведь можно сделать и механический двигатель. Паром там, или электричеством.

— Да, да, — подхватил я. — Поставить бензиновый двигатель, и конец.

— Ну конечно! — радостно согласился Калакуций. — Вот вы меня и поняли.

— А для управления приделать руль!

— Ну да! Верно!!

— А двигатель сделать посильнее, да и устроить экипаж на четырех пассажиров. Да! Ей-богу! И тогда… (я злорадно помедлил) и тогда вы будете иметь обыкновенный автомобиль, изобретенный несколько лет тому назад, и который вы можете видеть на улицах в числе нескольких тысяч экземпляров.

Если бы кто-нибудь хотел видеть человека, раздавленного в лепешку — ему нужно было бы посмотреть на Калакуция.

Свесив голову, он тяжело дышал. Лицо его было изборождено страдальческими морщинами, как у человека, который неожиданно увидел свою заветную мечту разрушенной и втоптанной в грязь. Он вздыхал и вертел головой… Он чуть не плакал.

— А ведь как было математически просто… — скорбно сказал он.

Я спросил его:

— Больше у вас ничего нет?

— Ах, конечно же, есть. Я сверху донизу, как колбаса, набит разными идеями. У вас есть издатель?

— Есть.

— Не купите ли вы в компании с ним у меня одну книжку? Можно хорошо нажиться.

— Какую книжку?

— Мою. Стихи. Я издал месяц тому назад книжку, ухлопал на нее все денежки, а так как у меня нет охоты возиться с ней, то я бы уступил ее за полцены. Около десяти тысяч книжек.

— Что вы! Когда же стихи печатались в таком количестве?!

— Почему же? Тут уж наверное мой способ математически прост и осуществим… Я рассчитывал так: чем больше я напечатаю книжек, тем больше можно заработать.

— А если книжка не пойдет?

— Почему же ей не пойти? Слава богу, стихи, кажется, xoрошие. Повторяю — мой расчет математически прост: за один месяц я продал двести книг. Значит, в год я продам (или вы продадите) две тысячи четыреста, а в четыре года и два месяца — все, до последней книжечки.

Я встал с кресла:

— Довольно! Еще два слова, и мы закончим наш разговор. Я вам приведу другой расчет — он так же «математически прост и осуществим». Если человек в две минуты съедает одну котлету, то в час он, значит, съест тридцать котлет? А в рабочий восьмичасовой день 240 котлет? Отвечайте, черт возьми!

— Почему вы это говорите? — растерялся Калакуций.

— Потому что можно съесть две котлеты, можно купить двести книжек, но не больше! Слышите вы — не больше!

— Однако же, раз двести покупателей нашлось, почему же не найтись еще нескольким тысячам?

— Почему? Да потому, что нет такой самой скверной, самой ледащей книжонки, которая бы не продалась в этом фатальном количестве — «двести экземпляров». Это издательское правило. Кто эти двести покупателей, двести чудаков? Неизвестно. Их никто не видал. Брюнеты они, блондины или рыжие, бородатые или бритые — бог весть. Их никто не знает. Я бы дорого дал, чтобы лично взглянуть хоть на одного из этой таинственной секты «двухсот». Чем они занимаются? Домовладельцы ли, антрепренеры, библиотекари или конокрады? Это не узнано и, вероятно, никогда не узнается. Но они неуклонно продолжают свое нелепое дело, эти двести безумцев, — и своими деяниями сбивают с толку таких простаков, как вы.

Калакуций выслушал меня, встал, стер ладонью пот со лба и сказал:

— В таком случае я у вас попрошу маленького одолжения. Мне нужно немножко денег, так рублей пятьдесят… для одного дела. Через две недели я вам отдам хоть сто.

Он был бледен и худ от голода.

Призадумавшись немного, я кивнул головой и предложил этому человеку, набитому с ног до головы идеями, свою идею.

— Знаете, что? Я вам не дам пятидесяти рублей с условием получения обратно ста, а я предложу вам десять рублей, но зато без всякого возврата.

Очевидно, он нашел мою идею «математически простой и легко осуществимой», потому что взял золотую монету. И ушел.

Я думаю, что ушел он от меня довольный мною.

Человеку, потерпевшему кораблекрушение, так приятно встретить на необитаемом острове другого человека.

Как жутко и сладостно-весело находиться у самого края того кратера, где кипит и бурлит расплавленная лава, называемая человеческою жизнью. Перевесишься через край, заглянешь в бушующую стихию, и голова закружится.

Моя профессия (я писатель и редактор журнала) дает мне возможность частенько проделывать это, потому что в моем кабинете в приемные часы толчется много странных разнообразных диковинных людей.

Недавно на одну из моих пятниц пришлось три визита — как на подбор странных и удивительных.