повествования получается, что у всех народов на Земле расовые признаки абстрактны и неустойчивы, мало того, со временем расы вообще размываются. Но это у других народов, а у евреев все наоборот: расово- генетические признаки у них не подвержены времени. Все народы вокруг смешанные, а евреи чистокровные, и это притом, что девятнадцать веков они не имели своего государства.

Поэтому в соответствующем духе Ярхо и дает определение антропологии: 'Антропология есть наука, изучающая изменения биологических особенностей населения в историческом процессе'. Обратите внимание, расы 'размылись' и 'снялись', а народ незаметно, но плавно подменился населением.

Известный немецкий расовый теоретик начала ХХ века Герман В. Сименс мудро подметил однажды, что 'антропология принадлежит к числу тех редких наук, которую могут полностью приватизировать всего несколько профессоров'. Впрочем, тот же самый Ярхо даже не считал нужным скрывать истинную подоплеку своих идеологических замыслов, ибо отмечал: 'Перед советским расоведением стоят большие задачи. Первой главной на данном этапе является разоблачение всякого рода попыток перенесения биологических закономерностей на общество и вскрытие лживости антропосоциологических и прочих империалистических расовых теорий, и наконец создание марксистской теории происхождения рас в борьбе с полигенизмом'.

В соответствии с этим политическим заказом советская наука во всеуслышание объявила, что рас не существует. Нет термина — нет понятия, нет понятия — нет проблемы. Марксистская диалектика.

Уже после войны и многих лет сталинских репрессий, лишь в 1964 году, генетика была восстановлена в правах в Советском Союзе и, как следствие, вновь возникла возможность открыто обсуждать проблему возникновения рас, однако марксистские шоры продолжали уродовать науку. Известный советский ученый- генетик Николай Петрович Дубинин в своей книге 'Что такое человек? (М., 1983) вновь был принужден делать совершенно ни на чем не основанные, противоестественные утверждения: 'Homo sapiens завершил биологическую эволюцию своих предков, и надо полагать, что естественным путем в будущем он не превратится в новый биологический вид, не приобретет качество нового биологического сверхчеловека, или, напротив, дочеловека. Тот факт, что биологическая эволюция человека на уровне вида прекратилась, кажется противоречащим диалектическому учению о вечном движении материи. Но это факт, и его надо объяснить'.

Как удалось Н. П. Дубинину заглянуть в будущее и констатировать завершение видовой, а, следовательно, и расовой эволюции человечества, он нигде естественно не объясняет. Причем даже марксистская диалектика противоречит этому его утверждению. Далее ученый пишет: 'Вначале расы у людей имели такое же значение, какое и у животных'. Однако вот 'смылись' они или 'снялись' далее, как у Ярхо, он говорить уже не рискует. Молчит и все.

Школьнику очевидно, что коммунистический режим так и не смог создать мало-мальски вразумительную теорию антропогенеза, и, как следствие, разрешить расовую проблему. Таких примеров, грешащих против всех законов логики, можно почерпнуть в трудах советской академической науки сколько угодно.

Однако все же по мере ослабления идеологического прессинга положение стало исправляться, вновь благодаря титаническим усилиям подвижников-одиночек: Н. Н. Чебоксарова, Г. Ф. Дебеца, В. П. Алексеева, Т. И. Алексеевой, Г. Л. Хить, А. А. Зубова, В. Е. Дерябина, А. Л. Пурунджана, А. Г. Козинцева. Работы В. В. Бунака, за исключением одной единственной нами цитированной, так же составляют золотой фонд отечественной расологии.

Парадокс положения, тем не менее, заключается в том, что, едва оправившись от диктата советской лысенковщины, русская антропология была вынуждена столкнуться уже с лысенковщиной западно- либеральной, в первую очередь в американской популяционной генетике, также объявившей, что рас нет.

С подлинно русским терпением и подвижническим благоразумием был дан убедительный ответ внукам и правнукам все тех же местечковых портных и шинкарей, очередной раз сменивших черту оседлости своих убеждений.

Коллективный сборник авторов 'Современные проблемы и новые методы в антропологии' (Ленинград, 1980) по праву старшинства открыл В. П. Алексеев своей программной статьей 'Проблема расы в современной антропологии'. Анализируя взаимосвязь последних достижений науки с общественным мнением, он подчеркивал: 'Научный интерес к проблеме расы у человека в первую очередь обусловлен существенным расширением выбора признаков, главным образом морфологических, с помощью которых выделялись и характеризовались расы. Интенсивные исследования последних десятилетий выявили в морфологии человеческого тела новые обширные совокупности признаков, которые с большим или меньшим успехом стали привлекаться для выделения и описания расовых вариантов различного уровня'.

Прогресс науки в области увеличения количества и качества расоразграничительных признаков вызвал обоснованную критику В. П. Алексеевым вульгарного генетицизма: 'Нигилизм в оценке расового уровня групповой изменчивости, в сущности говоря, представляет собою шаг назад, как попытка полностью игнорировать очевидные различия между географическими группами человечества'. Популяционная генетика попыталась в духе советской приказной антропологии 'снять проблему расы', но она вновь упорно не пожелала 'сниматься' и 'смываться'. 'Некоторые признаки повторяются практически у всех без исключения представителей больших рас и, следовательно, во многих случаях определение расового типа возможно и у индивидуума'. Автор работы справедливо заостряет внимание на том, что сторонники популяционного подхода сознательно выводят проблему расовых различий за рамки исследований, ввиду слабой изученности генетической природы морфологических признаков. Объявляется, что различия между расами — это различия фенотипические, и нет нужды придавать им генетическое значение. Спекулятивная подмена налицо; и это не может быть скрыто от проницательных глаз добросовестного ученого, в связи с чем В. П. Алексеев пишет: 'Для современных работ популяционного направления характерны отсутствие каких-либо упоминаний о расах, усложненный математический аппарат, излишнее доверие к результатам математического анализа и все то же гипертрофированное внимание к популяционному уровню изменчивости'. Интерес представляет данный далее обзор систематизаций популяционистов, исключивших из разряда признаков даже пигментацию кожи людей разных рас.

Автор разъясняет, что эта паранаучная спекуляция, созданная методами математической абстракции, преподносится западными популяционистами как передовая демократическая наука. Наконец, наносится удар по теории ламаркизма и всем иным концепциям теории среды: 'Независимость вариаций расовых признаков от среды, пусть неполная, также говорит об их наследственной обусловленности'. Расовые признаки неадаптивны, именно поэтому они называются расовыми, то есть генетическими, а не фенотипическими. Вывод в статье прост и убедителен: 'Расоведение нуждается в новой теории, включающей положительные стороны популяционных разработок, освобожденной от нигилизма по отношению к расовому уровню изменчивости'.

В следующей статье сборника 'Концепция общего сходства в антропологии' А. Г. Козинцев подвергает сомнению концепцию уставного моногенизма: 'Если же говорить о подвидовом уровне, то часто пути эволюции напоминают не древо с расходящимися ветвями, а сеть'. В связи с чем и предполагается в целях достоверности строить расовые классификации не по отдельным признакам, а по их комплексам, а количественные итоговые различия оценивать с помощью специального 'коэффициента общего различия' (КОР).

Далее автор этой статьи мудро размышляет в духе классического постулата логики, называемого 'бритвой Вильяма Оккама', который гласит: 'Сущности не следует умножать сверх необходимости'. Именно этой 'бритвой логики' А. Г. Козинцев отсекает умственные излишества тех, кто говорит о чрезмерной сложности оценки расовых различий: 'Легко установить, что общее сходство между китайцами и корейцами больше, чем между каждой из этих групп и бушменами. Но совершенно бессмысленно выяснять, к какому из двух монголоидных типов бушмены ближе. Сколько бы признаков мы ни привлекали, этот вопрос окажется неразрешимым просто потому, что он лишен смысла'.

Другой мэтр логики сэр Вильям Гамильтон в сходной форме излагал ту же мысль: 'Не должно допускать