– Может, в шалаш зайдет, – приподнялся на локте Гриша.

– Чем угощать? Молоко выпили, рыбу съели.

– Пусть со своими гостинцами идет, – развеселился Гриша.

– В Сибири со своим в гости ходить не принято, разве что гостинец принесет гость, без этого не обходятся.

– А не в Сибири? Ты папань, собирался рассказать про деда и про нашу родину.

– Расскажу и про деда, и про прадеда, и про прапрадеда, – сразу согласился Анисим. – Ночь-то год…

Гриша приготовился слушать, половчее улегся, под голову – кулак, а отец примолк.

– С чего начать?

– Кого помнишь, – подсказал Гриша.

– Помню и деда своего, и прадеда, Романа Антоновича. Знаешь, под кружок стриженный, с белой бородой. Ростом пониже меня, костью широк. Жили мы тогда в Красноярском крае, в своем крестовом доме. И дед, Аверьян Романович, не старым тогда еще был, а мой отец, Федор Аверьянович, бравым молодцом ходил. И бабушка, Мария Дмитриевна, жива была, и три невестки под одной крышей по хозяйству управлялись, и моя мама, твоя бабушка, хорошо ее помню, с чугунками около печи хлопотала. И коровы были, и лошади запрягались, я уж не говорю, овцы, куры, гуси, свиньи – это само собой. Мы, ребятишки, пасли – кто гусей, кто телят. Живности было – со счета собьешься. Овечки и свиньи сами по себе все лето пасутся. Свиньи еще болтушку есть приходили, а овечки – знай себе травку пощипывают, и хвостики их весело так машут.

Мужики пашню пахали, извозом занимались, косили сено, готовили дрова. Бабы по дому управлялись. Во время покоса или уборки сена дом пустел. Все от мала до велика на телеги с корзинами, логушками, с детьми усаживались. И мы уж подросли – верхами, у каждого свой конь. Бывало, усядемся все, дед обойдет обоз, посмотрит, проверит, все ли взяли, потом идет к прадеду, тот перекрестит. С Богом!

Кони нетерпением исходят, бьют ногами оглобли, схрапывают, повод просят. Аверьян берет вожжи – и тронулся обоз, застучали колеса. Оглянешься, а прадед, Роман Антонович, опершись на батожок, стоит. Только за деревню выедем, бабка Марья за песню, а мы повод коню, и… запылили вдоль поскотины. Жили хорошо – и на стол было что поставить, и было чем гостей принять. Подходило время жениться – отделяли, и дом ставили, и корову, и коня, и живности всякой давали. А если споткнулся кто из родственников, поддерживали.

Больше всего я помню деда своего, Аверьяна. – От волнения Анисим перевел дыхание. – Мы с ним и пахали, и боронили, и коней своих пасли, вот уж где было раздолье. И на охоте вместе. Помню его и чту.

Гриша не мог уловить связи между сказанным отцом и сегодняшней жизнью. Куда тогда все подевалось? И дом крестовый, и лошади. Но спросил о другом.

– Если Бот в нас, зачем тогда маманя просила Боженьку дать ей силы? И хранить нас?

– Вера, сын, опора жизни на земле. По-другому и не скажешь. – Анисим расстегнул рубаху, осторожно снял на тесемке иконку и подал Грише. Гриша взял теплую тяжелую металлическую пластинку. Он и на ощупь ее знал. С закрытыми глазами видел, как всадник на коне копьем змею колет. Отец надевает ее только в дорогу, а так она лежит за материнской иконой на треугольнике в углу.

– Это благословение моей бабушки, когда я уходил на японскую, она мне надела Егория Победоносца. «Не снимай в бою, – увещала бабушка. – С ним и прадед твой, Роман Антонович, и дед твой, Аверьян, муж мой, и твой отец, сын мой, Федор, в ратном деле преуспевали и хранимы были Егорием Победоносцем».

Анисим провел по иконе пальцем.

– Вмятину нащупал? – спросил сына.

– Палец входит, как в наперсток.

– Пуля угодила.

– Да ну! – вскинулся Гриша.

Каждый раз он искренне восхищенно удивлялся, хотя знал эту историю с того момента, как себя помнить стал. Знал он и историю царапины. Но еще хотелось услышать.

– А тут еще есть шершавина, царапина.

– Это прадеда твоего, Аверьяна, турок копьем достал. А поменьше ссадина – это в четырнадцатом под Варшавой шрапнелью садануло, – протянул руку Анисим за иконой. – Вот оно как, сын. – Анисим надел иконку на шею, помолчал и снова заговорил: – Егорий Победоносец смерть отвел, на себя принял. Совпадение? Случайно? – спросил себя Анисим. И сам же ответил: – Нет, сын. Богом живем, Богом и возвеличиваемся.

– И маманя говорит – Бог милостивый, а зачем тогда карает?

Непросто было ответить Анисиму.

– А как бы ты хотел нечистую силу укротить в человеке? – с вопроса начал Анисим. – Если Бог отступится, бес вселится, и нет человека. Сатана взял верх.

В подтверждение своих слов Анисим рассказал, как ополоумел народ – сын на отца пошел…

Как бы это Гриша пошел на своего отца да еще с вилами? Гриша прижался к груди отца и, чтобы отогнать страшное видение, спросил:

– Ты, папань, не досказал, как мы попали на Сплавную. На Байкал-то я помню, пароходом.

– Да, – спохватился Анисим, – было у нас у отца, твоего деда Федора, шестеро сыновей и две дочери. Вернулись в отчий дом с мировой войны в четырнадцатом году я и мой старший брат Афанасий, дома был дед мой Аверьян, отец еще дослуживал. Старшая сестра Анисья вышла замуж. Младшая с дедом хозяйствовали. Но и мы с братом тут подпряглись. Пошло хозяйство опять в гору. Решили меня женить, а я