«Домом» оказалась крошечная халупа в подвале, кажется, совершенно заброшенного дома, хотя девочка уверила Константин, что совсем наоборот. Однако когда Константин спросила, кто еще живет здесь, она лишь пожала плечами.

– По-разному, думаю, – сказала она, привычно справляясь с четырьмя огромными замками, потом девочка вошла в комнату и плюхнулась на середину двойной кровати, стоявшей в центре и занимавшей большую часть комнаты. Кроме телевизора на деревянном ящике, это была вся мебель. Сверху кровать была покрыта одеялом в черный и красный квадрат, между двух подушек стоял пингвин, словно часовой во фраке. Девочка небрежно сложила ноги в полулотос и прижала пингвина к груди.

– Это Фербенкс. Он следит тут за порядком.

– Если здесь ты в безопасности, зачем ты ходишь в парк? – спросила Константин.

– Да я не хожу. Каждый раз я сначала попадаю в парк, и мне приходится идти домой. Иногда у меня не получается, тогда я остаюсь там, потому что никто не хочет идти сюда. А еще надо быть осторожной, когда появляется тарелка. – Она положила голову на пингвина. – Тебя тарелка забирала?

Константин покачала головой:

– А тебя?

– Смотря о чем ты говоришь. И во что веришь. А еще, может, это разные тарелки. Не знаю.

– Разумно, – сказала Константин скорее себе, чем девочке. – А что ты там говорила насчет помощи?

– А что тебе нужно? Напомни.

Константин вздохнула:

– Хорошо, вот: я спросила тебя про Боди Сативу и Шанти Лав.

– Да-да. – Она повернула пингвина к себе. – Фербенкс, ты знаешь что-нибудь про Боди Сативу и Шанти Лав? – Константин постаралась не расстраиваться, пока девочка придвигала яркий оранжевый клюв к своему уху. Она слишком часто слегка кивала.

– Ну и что, птица знает что-нибудь? – спросила Константин не без сарказма.

– Тс, – ответила девочка.

Константин стала устало осматриваться. Изначально стены были голые, но сейчас на них висели выцветшие плакаты, они были в основном с обнаженными людьми. Без сомнения, девочка скажет, что когда она пришла, здесь все уже было так, а избавиться от них она не может по каким-нибудь причинам.

– Отлично, – заявила девочка. – Теперь я знаю.

Константин повернулась к ней и испугалась, увидев ее в очень фривольной ночной сорочке с оборками. Она мгновенно все поняла.

– Господи Иисусе, – сказала она, поднимаясь и отходя назад.

– В чем дело? – спросила девочка, изящно положив пальчик на губы. – У тебя же нет ничего дурного на уме, не так ли?

Константин рванула замки, но они не поддались. Обманутая и разгневанная за то, что позволила девчонке большими глазами и невинностью завлечь ее в ловушку, она оперлась на дверь и тяжело вздохнула. Это не помогло.

– Ладно. Что тебе нужно?

– А что у тебя есть? – весело спросила девочка.

– Почти ничего, и все очень нужно самой.

– А тебе нужно, чтобы все знали, что ты педофил? – Девочка захихикала. – Любишь деток?

– Это все записывается, – ответила Константин, надеясь, что так оно и есть, – так что будут доказательства.

– Ничего это не докажет, – сказала девочка, широко улыбаясь. – Моя запись будет таким же доказательством, как и твоя. – Она подняла колени, обхватила их руками и взялась за пальцы ног: очаровательное дитя. Константин хотелось плакать и смеяться. – Конечно, может быть, ты человек широких взглядов. Может, ты думаешь, что если здесь в принципе не может существовать педофилии, а ее здесь не существует, то и нечаянных мыслей не бывает, а в них можно размышлять о чем угодно, даже если представляешь себя жалким неудачником, что в значительной степени правда.

Константин села, расслабившись.

– Я могла бы быть чудесным ребенком, – сказала девочка. – А могла бы быть полицейским, замаскированным под лакомый кусочек.

– Если ты полицейский, скажи номер значка, – оживилась Константин.

– Могу сказать, но если это окажется фальшивка, тебе нечего будет делать, – ответила девочка. – Ты не можешь судить меня за недобросовестность в работе или за то, что я плохо играю. А ты читала…

– Читала, читала миллион раз. – Константин резко провела по волосам. – Просто выпусти меня отсюда, или будешь побитым чудесным ребенком, замаскированным под лакомый полицейский кусочек. – Что ж, посмотрим. – Константин шагнула на кровать, схватила девочку за рубашку и подняла ее, показав ей кулак. Девочка улыбнулась, словно Константин предложила ей конфету. Константин на мгновение закрыла глаза. Это не ребенок. Это какой-то пошляк, может, бездельник-латинос, получающий свою мелочь, мучая заблудшие души, настолько разрушенные, что они не могут постоять за