стакан воды, словно нисколько не сожалея о прошлом и не заботясь о будущем.

Беллини не намеревался его утешать, но опасался контрмер со стороны фашистов. Не особенно доверял он и новичкам, недавно влившимся в ряды партизан, многие из которых жаждали разбогатеть за счет резервного фонда Республики Сало, находившегося, как они слышали, в колонне, — золотые слитки и иностранная валюта стоимостью несколько миллиардов лир.

В семь часов вечера Беллини лично доставил дуче в камеру в казарме финансовой гвардии в Гермазино, в восьми километрах от Донго. Казарма находилась в покрытых облачностью горах на высоте семисот метров.

Оказавшись в казарме, Муссолини застенчиво попросил графа передать его сердечный привет женщине, находившейся в муниципальном правлении, назвав ее синьорой Петаччи. Таким образом Беллини впервые познакомился с ней — пользовавшейся дурной славой женщиной, которую он презирал, как и тех пятьдесят пленных фашистов, находившихся частью еще здесь, а частью отправленных в Гермазино. Среди них находились Алессандро Паволини и брат Кларетты — Марсело, выдававший себя за испанского консула.

Реакция Кларетты, однако, озадачила его. Для много о себе понимавшей куртизанки эта реакция казалась слишком страстной, слишком неподдельной, тогда как вначале ее поведение было воспринято им как наигранное и искусственное.

— Как долго он будет находиться в ваших руках? — допытывалась она.

Но Беллини и сам этого не знал. Унтер-офицер местных карабинеров позвонил в Милан и сообщил о задержании Муссолини, но оттуда пока никаких указаний не поступало.

— Вам следует передать его союзникам, — протестующе заявила Кларетта.

Беллини же считал себя ответственным перед собственным правительством, так что союзников это вовсе не касалось.

— Как раз наоборот, — ответил он ей, — я приложу все свои усилия, чтобы он не попал в их лапы.

Вдруг Кларетта обратилась к нему почти крича, как бы пытаясь втолковать нечто важное:

— Как мне заставить вас поверить в то, что все эти годы я находилась с ним, потому что люблю его? Я и жила-то только тогда, когда была вместе с ним… вы должны верить мне!

Откинувшись на спинку стула, она закрыла покрытое слезами лицо руками.

Беллини принялся ходить по комнате. Вид плачущей женщины выводил его из себя. И он стал просить ее, чтобы она не считала его врагом. Он предпримет все, что в его силах, чтобы уменьшить ее страдания.

— Я никогда не думала, что враг может быть таким хорошим и милым, — проговорила Кларетта сквозь слезы. — Это позволяет мне обратиться к вам с просьбой о большом одолжении. Сможете ли вы мне его оказать?

Беллини присел на стул и закурил. Но, хотя он и слушал внимательно, женщина не торопилась со своей просьбой. Говоря монотонно и негромко, она поведала о первой своей встрече с Муссолини и годах, проведенных с ним. Поскольку рассказ ее был долгим, Беллини прервал ее, произнеся:

— Скажите, что вы имели в виду, и я обещаю сделать все возможное, чтобы помочь вам.

Кларетта наклонилась вперед и схватила графа за руку.

— Поместите меня к нему. Позвольте нам быть вместе. В этом ведь нет ничего плохого. Не говорите, что это невозможно.

Беллини, отдернув руку, попытался ее отговорить от этого. Ведь если что случится с Муссолини, она тоже окажется в опасности. И вдруг Кларетта произнесла шепотом:

— Теперь я понимаю. Вы собираетесь его расстрелять. Беллини с горячностью ответил:

— Ничего подобного.

К его удивлению Кларетта молча вытерла глаза и сказала:

— Обещайте мне, что я смогу находиться с ним до самого конца, если он будет расстрелян, и что меня расстреляют вместе с ним. — Затем добавила: — Моя жизнь потеряет смысл, если он будет мертв. Единственное, чего я прошу, дать мне возможность умереть вместе с ним.

Молодой партизан был тронут до глубины души. «Вот каковой может оказаться любовь женщины», — подумал он, почувствовав стыд, что презирал ее до этого.

— Я подумаю и посоветуюсь с друзьями, — ответил он, стараясь сдержать дрожь в голосе.

В 9.30 вечера в типографии газеты «Иль Пополо д'Италиа» на площади Кавур в Милане станки были готовы к печати. За столом главного редактора Лео Валиани вычитывал верстку, испытывая гордость за то, что именно эта газета, вышедшая более чем в девяти тысячах номеров, отражая язык и мысли Муссолини, возвестит о триумфе народа.

Вдруг его позвали к телефону. «Видимо, это коммунисты Лонго и Серени из штаба партизанского руководства», — решил он.

За своей спиной он услышал голос социалиста Сандро Пертини:

— Мы не должны отдавать его.

У телефона оказался Серени, который сказал ему:

— Федерико (таков был партизанский псевдоним Валиани), послушай-ка: союзники запрашивают нас о Муссолини. — Голос его дрожал от возбуждения, и он зачитал послание майора Корво. — Что будем делать? — спросил затем Серени.

— Альдо (псевдоним Серени в партизанских кругах), — спокойно ответил Валиани, — мы вообще ничего не будем делать.

В трех кварталах севернее «Ла Скалы», на первом этаже дворца Кузани, недавно реквизированного под штаб партизанского командования, генерал Раффаэле Кадорна продолжал работать, сидя за столом. Было уже далеко за полночь, но у пятидесятишестилетнего генерала забот еще хватало. Будучи командующим силами антифашистского Сопротивления, он не был уверен, будут ли две немецкие дивизии отходить на запад через город, что могло бы привести к новому кровопролитию. Вдруг он поднял голову, услышав шаги за дверью.

Генерал хорошо знал двоих вошедших мужчин. Первым был гладко выбритый, высокорослый Вальтер Аудизио, тридцатишестилетний офицер связи от коммунистов, которого все звали «полковник Валерио». Он был ветераном гражданской войны в Испании, где воевал в составе Интернациональной бригады, за что отсидел в местной тюрьме. Отстаивая линию партии, он всегда горячо жестикулировал руками. Вторым был сорокашестилетний Альдо Лампреди, носивший очки, бывший плотник, ничем не выделявшийся в толпе. Он тоже был ветераном испанской гражданской войны, а теперь являлся заместителем командира гарибальдийской партизанской бригады и одним из самых непримиримых повстанцев.

— Получен приказ комитета, генерал, — сообщил Аудизио. — Нам надлежит направиться в район, находящийся севернее города, для осуществления казни Муссолини.

Кадорна подумал: «Это исходит от комитета восстания, в который входит пять представителей левого крыла. А предложение, скорее всего, внесено коммунистами». И тут же вспомнил, что центральный комитет национального освобождения в принципе одобрил казнь фашистских лидеров.

— Есть ли у вас письменное распоряжение? — спросил он тем не менее.

Оба покачали головами.

— Американцы находятся в окрестностях Комо, — произнес Лампреди. — Как только они узнают о том, что Муссолини нами арестован, они постараются его у нас забрать. Так что времени остается не много.

Кадорна знал, что это соответствует действительности, и в свою очередь не хотел передачи Муссолини союзникам. Позднее он поклялся, что не получал телеграммы майора Корво, но еще до этого по личной инициативе попросил Итало Пьетру, командира павезской бригады, направить людей на север для эскорта и охраны дуче. Однако Пьетра отказался, так как его тысяча дисциплинированных партизан была нужна ему для осуществления полицейских функций в городе.

Непрерывно куривший сигареты «Ориенталь» Аудизио рассказал Кадорне, что еще в 6 часов вечера обратился к полковнику Альфредо Малгери, командиру финансовой гвардии, с просьбой направить в Гермазино своих людей. Но тот ответил: «Хотя Муссолини и содержится там, в казарме финансовой гвардии, он все равно является пленником партизан». А в 11.20 вечера Аудизио был вызван к Луиджи Лонго.