Муссолини принял свою обычную позу. Подперев подбородок белыми, почти женственными руками, он устремил свой взор вперед, подобно бульдогу, сидящему в конуре.

Большинство зрителей знало о Муссолини не более тех нескольких строк, что были помещены в его ежедневной газете «Иль Пополо д'Италиа», рассчитанной на чернь. До 1912 года в Милане его вообще не знали. Только став заместителем директора по хозяйственной части социалистической газеты «Аванти», он прослыл репортером острым на язык. Мало кто мог предположить, что этот человек, изгнанный из рядов социалистов в 1914 году в связи с вступлением Италии в войну и создавший новую фашистскую партию, набравшую в 1919 году менее жалких пяти тысяч голосов на парламентских выборах, сможет привести страну на грань начала гражданской войны.

Не знали зрители и того, что Муссолини был в этом самом театре на вчерашнем представлении вместе со своей новой любовницей красноволосой Маргеритой Заффарти, художественным критиком газеты «Иль Пополо». Предусмотрительно он сидел в глубине ложи, невидимый для посторонних, пока один из заместителей главного редактора не принёс ему сообщение о том, что клермонские фашисты уже начали мятеж. Прочитав сообщение, Муссолини сказал:

- Ну вот и началось. — Затем, возвратив тому бланк депеши, добавил: — Сохрани ее, она может стать историческим документом.

На этот раз план Муссолини был иным. Он решил появиться на публике, чтобы о нем пошли разговоры. Его склонность к интригам достигла критической стадии. Сидя неподвижно, он устремил свой взгляд на освещенную сцену, однако в середине второго акта неожиданно сказал жене и дочери:

— Пора уходить!

Рашель даже не стала возражать. Она привыкла к выходкам Бенито, к тому же опера ей не нравилась. С большим удовольствием она пошла бы пусть даже в пятый раз на оперетку «Герцогиня дю Табарин». Рашель спокойно восприняла и его сообщение, что через несколько дней они возвратятся в свои бывшие апартаменты на третьем этаже дома номер 38 по улице Форо Бонапарте.

Репортеры, собравшиеся в редакции газеты «Иль Пополо», обменялись многозначительными взглядами, когда туда вошел коренастый Муссолини (рост его составлял сто шестьдесят семь с половиной сантиметров). Редактор по международным вопросам Пьеро Парини подумал, что еще несколько дней назад газета не находила сбыта, и главный вход был буквально завален отпечатанными тиражами. В помещение редакции постоянно заходили делегации различных фашистских комитетов, оставляя на сохранность ручные гранаты у Арнальдо, младшего брата Муссолини.

В редакции никто не знал, сколь важна была для него отмена чрезвычайного положения. Мысль о том, что король явно напуган, придавала ему смелость. Буквально через несколько часов после сообщения он направил во дворец одного из своих лидеров Цезаря Марию де Веччи, ревностного монархиста, которого лично знал король.

— Я хочу, чтобы народ Италии знал, что я отказался подписать декрет, вызвавший бы несомненно гражданскую войну, — сказал ему король и добавил: — Думаю, что через неделю об этом будет забыто.

— Ничто не будет забыто, — заверил его де Веччи. — Напомним, если станет необходимо, ваше величество.

В ночь на 27 октября Муссолини был готов занять пост министра без портфеля в новом правительстве. Теперь же он через де Веччи и своего помощника Дино Гранди вел переговоры об отказе от предложенных королем постов шести министров в новом правительстве во главе с бывшим премьером Антонио Саландрой.

Гранди приводил свои доводы:

— Семьдесят процентов итальянцев — с нами. Так что если мы согласимся на предложение и будут проведены выборы, мы все равно придем к власти.

(Гранди был одним из противников совершения марша, считая, что он может привести к гражданской войне.)

— Ты — предатель дела революции, — обвинил его Муссолини. — Мне не нужна уродливая победа.

Кассиру фашистской партии Джиованни Маринелли Муссолини сказал более открыто:

— Я не хочу прийти к власти через вход для прислуги.

Переговоры шли всю ночь. И вот Гранди позвонил из дворца от генерала Читтадини и сообщил триумфальную новость: король собирается поручить Муссолини формирование правительства.

Но сын кузнеца был подозрителен и недоверчив:

— Сказанное звучит как ловушка. Мне надо официальное извещение.

Чтобы сохранить свои разговоры с Римом в секрете, он вел их из кабины для стенографов. От духоты по лицу его и шее стекали капельки пота. Видя это, корреспондент по вопросам сельского хозяйства Марио Феррагути приоткрыл дверку, чтобы впустить воздух. Муссолини подмигнул ему и сказал:

— Скоро в сельском хозяйстве произойдут большие изменения.

В 3 часа ночи капитан (впоследствии адмирал) князь Констанцо Чиано, герой Первой мировой войны на море и твердый приверженец фашизма, позвонил по телефону и возбужденно сказал:

— Послушайте, Муссолини, каким, по вашему мнению, должен быть текст королевской телеграммы в ваш

адрес?

— Не вижу никаких трудностей, — ответил тот покровительственно. — Вполне достаточно, если в ней будет сказано: «Его величество просит вас принять на себя бремя», ну и так далее.

Будущий адмирал переспросил:

— Неофициальное бремя?

Голос Муссолини прозвучал твердо:

— Нет-нет, дорогой Чиано. Здесь должна быть полная ясность. «Бремя по формированию правительства». Вы согласны с такой формулировкой?

Тот поспешил заверить его в своем согласии, добавив, что король «весьма близок» к фашистским идеям и делам.

— Сейчас надо засвидетельствовать королю наше почтение. И не забудьте отдать распоряжение, чтобы все чернорубашечники покинули город, но с полным сознанием, что они вошли в Рим с развевающимися знаменами — как победители.

Чиано опять согласился с мнением Муссолини и попросил его прибыть в Рим по возможности скорее, чтобы «избежать возможных ошибок».

Муссолини остался непреклонным и заявил: — Я появлюсь там только после получения телеграммы с тем текстом, что я продиктовал вам. Доброй ночи, Чиано.

Через несколько минут Парини увидел, что у двери кабинета Муссолини зажглась красная лампочка, предупреждавшая, чтобы ему не мешали. Оставшись один, Муссолини стал обдумывать свои планы. Он решил принять меры, чтобы усилить вероятность получения обговоренной телеграммы. Когорты фашистов, хотя и плохо вооруженные, являлись мощным фактором оказания действенного влияния на правительство: фашизм обязательно придет к власти в ауре силы и геройства. А его редакционная статья в завтрашней газете, переданная телеграфом в Неаполь, будет, несомненно, перехвачена в Риме и даст королю дополнительную пищу для размышлений.

И он с неистовостью начал размашистым почерком писать на всем, что попадалось под руку, — на обратной стороне конвертов, писем и даже оберточной бумаге: «Победа распространилась по всей стране при почти единодушной поддержке народа, и значение ее не должно быть принижено какими-либо уступками. Мобилизация сил и средств не преследовала своей целью достижение компромисса с Саландрой… Фашизму нужна власть».

В соседней комнате заместитель главного редактора Луиджи Фредди сидел в напряженном ожидании: ночная и в основном обременительная работа только начиналась. Он был единственным человеком в редакции, который мог расшифровывать писанину Муссолини и компоновать текст так, чтобы его можно было прочитать.

В 4 часа утра Муссолини вызвал его к себе и выглядел при этом вполне довольным. В то время когда публика будет читать эти слова, фашисты продемонстрируют деловую сторону достигнутого ими успеха.