И этого было достаточно. К полуночи Гитлер отступил. Германская официальная пресса уже не трезвонила о падении Дольфуса, а его смерть рассматривалась как внутриавстрийская проблема. Путч оказался преждевременным, и фюреру пришлось набираться терпения и выжидать лучших времен, учитывая твердую позицию Италии в вопросе о независимости Австрии, не говоря уже о Франции и Великобритании.

Что касается жены Дольфуса, то Бенито хотел было отложить визит к ней до утра следующего дня, но Рашель настояла, и они поехали к Альвине, несмотря на проливной дождь.

Задача Муссолини была не из легких. Альвина, устав за день, уже легла спать, но по звонку в дверь быстро спустилась по лестнице. Поскольку Рашель не знала немецкого языка, Бенито сообщил Альвине, что канцлер «серьезно ранен». Рашель же крепко ее обняла, как это обычно делают женщины.

По отрывистым фразам дуче и поведению Рашель та поняла кошмар случившегося и громко зарыдала.

Женщины тесно прижались друг к другу, Муссолини же стоял в стороне молча и, как сказал позже Сувичу, «чувствуя себя беспомощным и одиноким».

Вся семья сидела за столом молча — Рашель, Витторио, Бруно, Романо и Анна Мария. Как загипнотизированные, они смотрели, как отец, сидевший во главе длинного стола, управлялся вилкой с длинными желтого цвета макаронами. Было уже одиннадцать часов вечера, время отхода ко сну малышей давно прошло, но об этом никто не вспоминал.

Как бы почувствовав на себе взгляды семьи, дуче, поднеся вилку ко рту, задержал руку и произнес слова, которые Витторио запомнил на всю свою жизнь:

— Сейчас, как мне кажется, наступил конец мирного периода в Европе. Хорошие речи о благоразумии и спокойствии уже ничего не значат. Нужно побеспокоиться о хорошем оружии.

Было час пополудни 24 июня 1935 года. До официального обеда в «Эксцельсиор-отеле» оставалось пятнадцать минут. Молодой дипломат Марио Панза обеспокоенно сказал Муссолини:

— Мы можем опоздать, ваше превосходительство. Вы не успеете переодеться за пять минут.

На дуче были белые парусиновые брюки, рубашка с открытым воротом и теннисные туфли на босу ногу. В ответ он хрипло рассмеялся и сказал:

— Ты думаешь, я буду переодеваться из-за этого парня? И не подумаю. — Нахлобучив старенькую твидовую кепку, коротко бросил: — Пошли.

Обеспокоенный Панза последовал за ним. Он знал, что имел в виду Муссолини, и был готов отдать свою годовую зарплату, чтобы только избежать этого обеда. Если год назад дуче решился унизить Адольфа Гитлера в Венеции, то сейчас он собирался сделать это по отношению к британскому министру без портфеля тридцативосьмилетнему элегантному Роберту Энтони Идену.

Как и большинство сотрудников министерства иностранных дел, Панза знал, что между ними были натянутые отношения. Используя ту же тактику, что и с Гитлером, дуче заставил Идена прождать около часа до их встречи.

— Я сыт по горло этими англичанами, считающими, что весь мир должен им кланяться, — заявил он тогда.

Когда же их переговоры были прерваны, и Идеи уехал, Муссолини отреагировал на это, сказав:

— Никогда не видел дурака, одетого более изящно. В свою очередь, в британском посольстве Идеи охарактеризовал его словами:

— Он не джентльмен.

На этот раз миссия британского дипломата была на первый взгляд рутинной — обмен мнениями по текущему англо-германскому морскому соглашению. Но Муссолини знал истинную причину визита Идена от агентов своей секретной службы, хорошо потрудившихся ночью в британском посольстве: удержать его от войны против последнего независимого королевства Африки — Абиссинии.

С точки зрения дуче причины для этого были вполне обоснованны. Ему надо было получить опорный пункт в Африке, сделав вызов Лиге Наций, и в то же время стереть позор битвы при Адове, произошедшей тридцать девять лет назад, когда абиссинские войска устроили побоище, разгромив восьмитысячную итальянскую армию. К тому же ему хотелось разрешить растущую проблему безработицы. Еще в январе его новый министр финансов, всегда улыбающийся граф Паоло Таон ди Ревель, перевел экономику страны на военный лад, сократив импорт, понудив держателей иностранных ценных бумаг конвертировать их в государственные облигации и боны, ограничив биржевые дивиденды шестью процентами и запретив экспорт итальянской валюты.

Муссолини уже предупредил англичан, что не потерпит их оппозиции. В качестве эмиссара он использовал в первый и последний раз свою дочь Эдду при ее поездке в Лондон.

— Если они станут противодействовать нашей политике, начнется война, — наставлял он двадцатипятилетнюю дочь.

И Эдда на обедах и званых вечерах проводила его

идею.

— Так считает мой отец, — заявила она представителю министерства иностранных дел сэру Роберту Уанзиттарту.

Даже Идеи не тешил себя иллюзиями в отношении задачи, стоявшей перед ним. Во время приема накануне его отъезда Эдда прямо сказала ему:

— Для чего вы едете в Рим, мистер Иден? Вы же знаете, что не нравитесь моему отцу.

По дороге в «Эксцельсиор-отель» Муссолини сказал возбужденно:

— Этот болван в элегантном костюме! Хоть я и сын кузнеца, но знаю, как себя вести.

Визит Идена был для дуче очередным примером традиционного британского вероломства. Два месяца тому назад в Стрезе, на озере Маджиоре, британские, французские и итальянские государственные деятели собрались за круглым столом с главной задачей — осудить создание Германией национальной армии и военно-воздушных сил в нарушение Версальского договора. Абиссинский вопрос не стоял на повестке дня, хотя в декабре 1934 года в стычке между абиссинским и итальянским отрядами в районе Валвала погибли тридцать два итальянских солдата. Муссолини тут же потребовал компенсации в сумме двадцати тысяч фунтов стерлингов, официального извинения и отдачи салюта итальянскому флагу. Для любого здравомыслящего государственного деятеля следующие шаги были очевидны.

За несколько недель до Стрезы Муссолини решил прощупать англичан. Итальянскому послу в Лондоне Дино Гранди была направлена депеша с задачей прояснить два вопроса. Готовы ли британцы дать Муссолини зеленый свет в Абиссинии? И как они поддержат дуче в вопросе гарантии независимости Австрии при преемнике Дольфуса Курте фон Шушинге?

При ближайшей же оказии Гранди поднял эти вопросы в беседе с английским премьер-министром Рамзаем Мак-Дональдом.

— Англия, — пояснил Мак-Дональд, — подобна леди. Она любит энергичных мужчин, предпочитая, однако, чтобы дела делались благоразумно и осторожно — не публично. Проявите тактичность, и с нашей стороны никаких возражений не будет.

События в Стрезе подтвердили это. Хотя сэр Джон Симон, министр иностранных дел, и привез с собой экспертов по Абиссинии, они молчали. В ресторане под открытым небом неподалеку в тот же день между столиками прошли продавцы газет, предлагая свежий номер «Корьере делла Сера», в которой крупными буквами был набран заголовок: «Итальянские войска проследовали через Суэцкий канал!» В пути находилось более 200 000 солдат, 50 000 мулов и вьючных лошадей и 10 000 автомашин.

Однако британская делегация на это никак не отреагировала. Муссолини полагал, что получил тем самым негласное одобрение своих действий.

Но по Австрии поддержка ему оказана не была.

— Не могу же я один совершать марши войск к Бреннерскому перевалу, — попытался он протестовать.

Мак-Дональд ответил ему на это, что Австрия — созревший плод и готова упасть в подол Германии. Французский премьер-министр Пьер Лаваль высказался в том плане, что это касается в первую очередь интересов Италии. В заключение конференции союзники заявили о необходимости сохранения мира в Европе, и дуче воспользовался последним шансом, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— В Европе, — повторил он дважды.