– Вы что, квартиру сдаете?

– Да. А что?

– Надолго?

– На три месяца.

– И сколько?

– А тебе зачем?

– Да, в натуре, тебе зачем? – встрял в разговор нацмен.

Но Никита как бы не заметил его. Он продолжал общаться с хозяйкой.

– Брат ко мне с женой приезжает. Надолго. Вот бы мне снять квартиру рядом со своей...

– Это было бы неплохо, – участливо кивнула хозяйка.

– И сколько вы просите?

– Ну, квартира двухкомнатная, с мебелью, с телефоном... В общем, четыреста пятьдесят долларов в месяц...

– Хорошо, меня такая цена устроит. Итого, тысяча триста пятьдесят...

Большие деньги. Но жизнь дороже. А с этой квартирой он связывал свою безопасность. Слишком хорошо понимал он, с кем ему пришлось схлестнуться. Ленчик не успокоится, пока не сживет его со свету...

– Эй, командыр, пагади! – начал возникать второй нацмен. – Мы этот квартира берем...

– Ой, извините, ребята, но я уже сдала квартиру, – будто очень о том сожалея, вздохнула хозяйка.

– Кому?

– Своему соседу...

– А гыде он раньше был, этот, тьфу, сосед? – презрительно скривился тот.

– Это не ваше дело, уважаемые! – Никита грозно свел брови на переносице.

– Козел! – прошипел второй нацмен.

– Ну, я же вас не оскорблял...

– Мы тебя оскорбляем.

– Я попрошу вас выйти из квартиры! – возмутилась хозяйка. – Или я сейчас милицию вызову...

– Тьфу квартира, плохой квартира, – презрительно сплюнул на пол кавказец.

Никита с трудом сдержался, чтобы не врезать кулаком промеж глаз этому недостойному представителю своего народа.

Кавказцы вышли. Никита поговорил с хозяйкой. И минуты через три пошел к себе за деньгами.

Он был на лестничной площадке, когда услышал:

– Эй, дарагой, пагади, пагаварить надо!

К нему по лестнице с наглыми рожами поднимались два кавказца. Идут, хорохорятся, кулаки сжимают.

– Поговорим, – пожал плечами Никита.

И без разговоров врезал первому ногой в подбородок. Клацнули зубы, что-то хрустнуло. Нацмен в момент сник. И повалился на руки тому, который шел за его спиной.

Продолжения не последовало. На этой печальной для кавказцев ноте инцидент был исчерпан.

– Ничего, ми тебе еще пакажим! – пригрозил ему на прощание нацкадр.

Только это не помешало его позорному отступлению.

Начало октября. Холодно. Но монашка словно не замечает этого. Черные одежды на ней, голова в белом. Лицо унылое. Только глаза каким-то непонятным огнем светятся. А мордашка у нее симпатичная. И глаза очень красивые. А губки-то, губки...

Кубометр застыл перед ней как вкопанный, вытаращился на нее.

Монашка скупо улыбнулась ему, показала глазами на ящик, который держала в руках. «Жертвуйте на храм...»

– Тебе чо, бабки нужны? – грубо спросил Кубометр.

Девчонка помрачнела. Потупила взгляд. И медленно начала отходить от него.

– Эй, ты чо, в натуре? – ухватил ее за руку Кубометр.

Но она высвободила руку. Отошла еще на несколько шагов назад.

– Как вам не стыдно, молодой человек! – послышалось откуда-то сзади.

Кубометр обернулся и увидел какую-то бабку. Он окатил ее презрительным взглядом и скривился, как от кислого борща.

– А тебе чо, старая? Шла бы ты, пока цела...

– Да что вы себе позволяете! – завопила бабка.

– Заткни хлебало, мымра старая! – рявкнул на нее Таракан.

Он взял Кубометра под руку и потянул за собой.

– Пошли отсюда. А то еще менты появятся...

Из кабака они возвращаются. Пообедали нормально, водочки выпили, как водится. А чего им от кого-то прятаться?.. Пусть они в клуб на время дорожку забудут. Пока этого урода по имени Никита не пристрелят.

А в кабаки они могут любые заглядывать. Сколько надо, столько и будут. Финансы позволяют...

Они сели в машину. За рулем Штурм. Ему водочку пить не полагается. Никому сейчас не нужны проблемы с ментами.

– Э-эх, хорошо, – удобно устраиваясь на мягком сиденье «Мерседеса», протянул Кубометр.

И глянул в окно. И снова увидел ту самую монашку. Она стояла у обочины дороги, лицом к тротуару. Милостыню собирает... Очень аппетитная монашка...

– Я ее хочу! – ткнул в нее пальцем Кубометр.

Он принял на грудь приличную дозу хорошей водочки. И сейчас его тянуло на подвиги.

– Да она даже в машину не сядет, – покачал головой Таракан. – Монашка, типа, святая...

– А вот я хочу проверить, святая она или нет... Если целка – то святая. Если нет – то так себе, одни понты...

– Не трогал бы ты ее...

– Слушай, Таракан, ты пацан конкретный. Ты моя опора... Только не надо меня учить, ладно?

– Да я тебя не учу...

– Ну тогда цыц... Сейчас мы операцию провернем... Или забыл, как девок раньше смывали?..

– Да нет, все помню...

Таракан свое дело знал хорошо. И Штурм умел останавливать машину впритык к жертве. И сейчас не облажался. Дверца «мерса» открылась беззвучно. Таракан вытянул руки-грабли, чуть вышел из машины и схватил монашку. Та даже и понять ничего не успела, как оказалась в салоне.

Таракан зажал ей рот, захлопнул дверцу. И перетянул ее через себя, усадил на освободившееся место между собой и Кубометром.

Монашка мычала, дергалась, пыталась освободиться. Но ничто уже не могло помочь ей. У Таракана ведь не руки – тиски.

– Это ограбление, мадам! – прикалываясь, сообщил Кубометр.

И вырвал из рук монашки ее коробку.

– Так, посмотрим, что там у нас!

Он сбил днище, и ему на колени посыпались какие-то монетки. И бумажек хватало... Именно бумажек. Разве сто-, тысячерублевки – это деньги?

– Дерьмо! – брезгливо поморщился Кубометр и словно какую-то заразу сгреб с себя и монеты, и бумажки.

Монашка уже перестала биться как курица, которой отрубили голову. Утихла. Типа, смирилась. Таракан даже руку с ее рта убрал.

– Это не дерьмо, – тихо сказала она. – Это лепта...

– Какая еще на хрен лепта?

– Женщина пришла в храм к богу, – спокойным, увещевающим голосом начала она. – И у нее было всего две монетки. Лепта – это очень мелкая монетка. Но она отдала их все. Она отдала богу все, что у нее было. Господь наш Иисус Христос сказал, что никто не дал больше, чем она...