Я как-то переводила статью – почему люди лгут? Смысл статьи сводился к тому, что – да, лгут, и тут уж ничего не поделаешь. Мозг патологических врунов отличается от мозга обычных людей – у них белого вещества в коре головного мозга на двадцать пять процентов больше, чем у обычных. Этот вариант исключается – мне как-то неприятно думать о коре головного мозга Вадима отдельно от Вадима. К тому же, если у него кора головного мозга, он вообще ни в чем не виноват. А наоборот.
Еще – лягушки. Там было написано, что все животные врут друг другу, и птицы, и раки, и приматы, но особенные вруны – лягушки. Самцы лягушек с помощью кваканья сообщают всем о размерах своего тела. Чем ниже голос, тем больше самец. Так вот, некоторые самцы специально понижают голос...
Но не могу же я думать о любимом человеке как о лягушке, к тому же у Вадима и так довольно крупное тело, зачем же ему понижать голос?
И вообще, при чем здесь я?...
Но... для чего-то же ему нужно, чтобы мама не обращала на него внимания, а он сам всего добился?... Анна-Ванна говорила – могут быть комплексы...
Может, это такое вранье, что уже и не совсем вранье, а, наоборот, откровенность? Такая откровенность наоборот?
...Отец Вадима был из хорошей семьи – так сказал Вадим. Для них этот брак был ужасен, и мама, ссыльная из архангельского леспромхоза, была для них ужасна. К Вадиму родные отца относились странно, как будто пристально вглядывались в него – нет ли дурной наследственности, плохих наклонностей, в общем, что он будет делать с зубной пастой „Поморин“ – почистит зубы или съест... Вскоре и для отца она перестала быть красавицей с удивительным прошлым, а стала красавицей со стыдным прошлым, которое нужно было скрывать... Через несколько лет отец ушел. Удивительно, невероятно интересно – то, что казалось далекой историей, вдруг оказалось прямо на моей кухне! Вадим так хорошо рассказывал, что я просто увидела эту архангельскую деревню посреди лесов.
Но у него же не было отца? Вообще не было?... Но для чего-то ему нужно, чтобы отец был? Неужели Анна-Ванна права – у всех комплексы? Тогда это не вранье, а... что? Тогда это не вранье, а как будто мы близкие друзья. Которым все можно про себя рассказать.
– А хотите, я расскажу Вам про своего отца? – спросил Вадим.
– Да. Расскажите мне про своего папу, – попросила я, – мне очень интересно про Вашу семью, то есть мне про любую семью интересно. То есть нет, именно про Вашу...
– Рассказать? – переспросил он и быстро проговорил: – Ну... вот у меня в юности были прыщи, а у Вас?
Я задумалась – нос был, пухлые щеки были, очки тоже были, а вот прыщей, кажется, не было...
– Были-были прыщи, еще как были, – сказалая, чтобы он не подумал, что только он один был прыщавый подросток, а я всегда была королева красоты.
– А вот если бы Ваш папа сказал, что на Вас смотреть противно. – Вадим поморщился, будто я показала ему лимон. – Я всегда был виноват во всем, даже в своих юношеских прыщах я был виноват...
Как-то раз я целый месяц переводила материалы американской психологической конференции, случаи с пациентами и тому подобное. Например, один президент корпорации вдруг расплакался без причины прямо на заседании своей корпорации, а потом оказалось, что вовсе не без причины, а потому что в детстве отец выбросил его коллекцию ракушек. Представляете, столько лет прошло, а у президента все еще фрустрация из-за отсутствия эм-патии у его отца, а еще трансценденция из-за ракушек. Ну, в общем, у Вадима тоже вот это все.
– Нет, Вы не виноваты, не виноваты, – горячо сказала я, – тогда же не было „Клерасила“...
Вадим упрямо покачал головой.
– Жена моего отца смотрела на отца со значением, а отец от неловкости за меня кривился, вот так. – Вадим сделал презрительное лицо и так взглянул на меня, что я вжала голову в плечи и виновато улыбнулась.
Я бы умерла, если бы мой папа так на меня посмотрел. А если бы мне пришлось говорить „жена моего отца“... ох, нет!
Вадим остался у меня до утра. Теперь мы по-настоящему близкие люди.
Оказалось, все еще хуже, чем я думала, – очень-очень печальная драматичная история. Его папа ушел от мамы в самом неподходящем возрасте – когда Вадиму было тринадцать лет.
Раз в месяц Вадим приходил к нему в гости.
– Я был ему как бедный родственник, понимаете? Мой отец был известный ученый, – сказал Вадим, и в его голосе прозвучало что-то вроде „мой папа круче“. – А я плохо учился и выглядел не так, как он хотел, и все было не так. Жене отца очень хотелось доказать ему, что я – ошибка.
Отец Вадима очень полюбил сына жены – с одной стороны, это хорошо, но только Вадиму это было очень тяжело. Сын жены отлично учился, и у него не было прыщей.
– Почему мой папа вдруг стал не мой папа, а этого отличника? – сказал Вадим, как ребенок.
Ужасно. Я представила, как я робко стою в прихожей, и переминаюсь с ноги на ногу, и приглаживаю волосы, и придумываю, что бы такое сказать поумнее, чтобы понравиться папе, и понимаю, что все равно не нравлюсь...
Вадим сказал, что единственное чувство, которое он испытывал в доме отца, был стыд – за себя и за маму. Мама, красивая, веселая, почти каждый вечер просила Вадима погулять, пока у нее гости.
– А отцу я врал, что мама вышла замуж, что ее муж меня любит. Придумывал, что мы с ним ездили на охоту, за грибами, что я ему машину помогал чинить, что просит называть его папой... Отец давал мне для нее деньги и говорил: „Передай от меня своему новому папе...“ А как-то сказал: „Барон Мюнхгаузен, чем врать, ты лучше фантастический роман пиши...“ Я и написал, принес отцу показать. А он сказал: „Плохо, бездарно“. У него была любимая фраза: „У тебя ничего не получится“. Он так все время мне говорил, из лучших побуждений, чтобы я доказал, что я не ошибка.
Зачем все это?... Ну, наверное, ему нужно, чтобы было так. Чтобы хоть как-нибудь было. Наверное, когда Вадим был маленьким, он придумал, что его отец живет с каким-то другим мальчиком, другим сыном... Наверное, это очень тяжело, когда совсем никакого отца.
А у мамы Вадима вдруг родился ребенок, хотя замуж она так и не вышла.
– Я был совсем никому не нужен, – сказал Вадим. – Это очень стыдно, когда тебе тринадцать лет, а мама вдруг рожает ребенка неизвестно от кого, и все соседи косо смотрят, и учителя в школе, и даже ребята... Хотя брат – это, конечно, хорошо...
Мы пили чай, я сделала омлет – ночью почему-то всегда очень хороший аппетит.
– А где сейчас Ваш брат? – спросила я. Забыла, что у него нет никакого брата, и спросила.
– Какой брат? – удивился Вадим. – А-а... это была девочка. Сейчас она живет в Америке.
Вадим
Я уже не задавал себе вопроса – зачем? Просто островок в этой жизни, на который я заезжал раз в неделю. Сочинять себе жизнь было весело и безопасно, как будто плывешь в Диснейленде на игрушечной лодочке...
Она так и не спросила меня, кто же я на самом деле, жалкий неудачник или я... Больше всего я ненавижу людей, которые высказываются по любому поводу, всему дают оценку – как будто человечество только и ждет от них рецензии на все, что происходит. А она не дает оценки, не говорит „это вы хорошо сделали, а это плохо, ай-ай-ай...“, ничего не говорит...
Сегодня Вадим рассказал мне про себя очень стыдное. 304
– Маша, а какие у Вас грехи? – спросил он. – Ну, может быть, Вы что-нибудь украли, или кого-то предали, или еще что-нибудь?
Я не была уверена, что я хочу рассказывать это Вадиму, потому что это немножко стыдно.
Очень стыдно. Но рассказать, кажется, придется, потому что я не могу припомнить других грехов. Не