посудомоечной машине, главное, пользоваться кухонными рукавицами, когда вынимаешь блюдо из духовки... То есть это, наоборот, про плиту...
– Машка, – вдруг человеческим голосом сказал Игорь, – помоги мне! Сейчас так плохо идет бизнес, такая конкуренция... помоги, а?... Утебя будутры, но... немного позже... скромные ры... а?
– Господи, Игорь, как тебе не стыдно, конечно, да, мы же вместе учились, ты так хорошо говоришь о папе... – забормотала я.
Дело Дня. Наконец-то я настоящий писатель – со стандартным договором и скромными ры немного позже!
Ну и что, что немного позже. У Игоря Юрьевича тяжелые времена в бизнесе, а у меня пока есть деньги. И в крайнем случае я смогу взять побольше переводов – пять долларов лист еще никто не отменял.
Сегодня мы с Димочкой поступили в институт. Мы могли поступить на платное отделение или на бесплатное.
Мы поступили на бесплатное, потому что в наших с Димочкой обстоятельствах это лучше – так мы не будем зависеть от Димочкиного папы-банкира. Поэтому мы поступали на бесплатное отделение за взятку.
Я особенно волновалась за сочинение, потому что Димочка прочитал только половину „Преступления и наказания“ – про преступление. И еще потому, что платить... так сказать, за вторую половину, за „наказание“, мы должны были не до экзамена, а после. Но мы же у них не одни, вдруг наша обещанная взятка потеряется среди других взяток...
На следующий день после того, как Димочка написал сочинение, я позвонила нашему экзаменатору.
– Ну как? Я имею в виду оценка!.. Какая оценка, оценка какая?! – закричала я в трубку.
– Ваш больной лежит в пятой палате, – степенно отозвался наш экзаменатор.
– Что? Мы все здоровы, и я, и Димочка, – удивилась я.
И тут я догадались, что по телефону нельзя говорить про отметки, нельзя! И это у нашего экзаменатора такой эзопов язык. И пятая палата означает, что наша взятка не потерялась среди других взяток и у Димочки пятерка. Пятерка!
– Ура! Спасибо, спасибо вам большое! Я сейчас к вам приеду, деньги отдать... – закричала я и тут же осеклась.
Если по телефону нельзя про оценки, то про деньги тем более никак нельзя, ох!..
– То есть вовсе никакие не деньги, зачем нам отдавать вам деньги?... А просто... просто мы у вас зонтик забыли. Сейчас приедем и заберем.
– А я-то все думаю: чей же это зонтик? – невозмутимо отозвался наш экзаменатор. – А это, оказывается, ваш зонтик. Ну, приезжайте поскорей, а то вдруг дождь пойдет, а вы без зонтика...
Сначала мы думали попросить деньги на взятку у Ди-мочкиного папы-банкира, но... Димочкин папа-банкир прислал нам e-mail: „Теперь вы, ребятки, уже совершенно самостоятельные“. Он прав, мы с Димочкой теперь семья, а каждая семья должна сама решать свои проблемы со взятками. Тем более деньги для нас с Димочкой вовсе не проблема. Крамской уже все равно узнал дорогу в антикварный салон на Невском. В общем, у меня больше нет Крамского, ну и что?
Зато теперь все позади, и мы – самостоятельные студенты, ура!
Если бы папа узнал, что есть такие институты, в которые можно поступить только за взятку, он бы... он бы расстроился. Нет, и раньше все это было, взятки и так далее, но чтобы только за взятку – такого не было.
Простил менянекрасивослушатьсплетничужиеза-писныекнижкитожепростилнаверноеилинезнает...
Тем более все совсем наоборот и я сама виновата – слушала сплетни, читала чужие записные книжки... Тем более он хотел написать про меня роман, роман, а не рассказ в стиле Зощенко или басню. Про меня, а не про какую-нибудь мартышку и очки или ворону и лисицу...
– Но ведь у меня были падения, я на последние деньги покупал галстук, – напомнил Вадим. – Вы что, забыли?
А папа на последние деньги покупал книги – не знаю, почему я об этом вспомнила. Просто потому, что он часто говорил эту фразу. Говорил, что это была страсть мальчика, выросшего вдали от культуры... В конце сороковых можно было купить дешевые книги – это были книги, выброшенные во время блокады, они попали в руки дворников, энкавэдэшников. В начале пятидесятых цены уже выросли в десятки раз, и тогда папа мог не поесть, зато купить книгу. А в шестидесятые у Дома книги с вечера выстраивалась очередь, если была объявлена подписка на
Чехова, Лондона, Драйзера. „Всемирная история“ – за ней папа отмечался в очереди неделю. Это было удобно, потому что они с мамой стояли в двух очередях – папа в Доме книги, а мама на соседней улице в ночной очереди в филармонии за абонементами.
Не знаю, почему я об этом вспомнила. Просто вчера приходили из папиного института – за книгами. Папа завещал библиотеку институту. То есть не завещал по-настоящему, а просто как-то сказал мне, что я уже все прочитала, что хотела, а многие студенты еще нет, не прочитали.
Книги грузили полдня и увезли на двух грузовиках...А свои детские книги я оставила себе – студенты же не читают сказки или про животных, а я иногда читаю.
– Я в жизни все сам, – сказал Вадим. – Я вообще рос как трава...
– А Ваша мама? – осторожно спросила я. Я не рассказала ему, что его мама – бывший большой начальник на телевидении и хозяйка кошечки. Мне кажется, он не хотел бы, чтобы она была хозяйка кошечки. Мне кажется, он хочет, чтобы у него здесь, на моей кухне, была другая жизнь.
– Моя мама? – Вадим задумался. – А-а... Мама была без образования, красивая, веселая. Она вообще не обращала на меня внимания. Моя мама, она... она из власовцев.
Как это, из власовцев?! Ведь это было так давно, не могла же она, большой начальник на телевидении, уйти с власовской армией совсем младенцем?
Вадим сказал, в этой деревне было две улицы – Бен-деровская и Власовская. Жили репрессированные семьи бендеровцев, власовцев, кто в домах, а кто в землянках. Их мужчины потерялись в капиталистическом раю, а их привезли, чтобы они тут погибли. Но они не погибли.
Мама Вадима жила с родственниками, которые очень много пили. Так он сказал: советская власть их сама спаивала! Зимой, например, у них совсем не было еды, а весной, как только открывалось небо, – так называли начало сезона, – весной на вертолете привозили не еду, а водку. Когда кончалась водка, пили дешевый одеколон, потом дорогой, а потом делали бутерброды с гуталином. Намазывали на хлеб, клали в тумбочку, а утром снимали гуталин и ели хлеб и зубную пасту „Поморин“ вместо того, чтобы почистить зубы...
– Ох, неужели „Поморин“? Вадим грустно кивнул.
У них не было права выезжать за пределы района, и мама Вадима могла бы совсем пропасть со своими родственниками, но... Отец Вадима приехал туда на практику – он исследовал метеориты, которые можно было хорошо увидеть оттуда, из тайги. Подарил маме Вадима апельсин, а она спросила: „Что это, желтый мячик?“ Мама Вадима была необыкновенная красавица, и он в нее влюбился и увез ее в Ленинград.
Вот это история!.. Стыдно, что я все это знаю только теоретически и никогда не видела землянок и никогда вообще не видела ничего страшного, а ведь это история моей страны... Какое красивое выражение – открывалось небо!
– Я в этой жизни все сам, – сказал Вадим.
– Да? А я все папа...
– А я все сам, – повторил Вадим.
Дама с голубыми волосами – потомственная ленинградка из власовцев, начальник на телевидении без образования. Ох...
Одно из двух – либо это семейство патологических врунов, либо... либо у них один патологический врун – Вадим.
