только ведет какие-то бесконечные разговоры по телефону с дядей Левой – а при мне говорит с ним шепотом! Наверное, решила свою «ситуацию» в его пользу, а мне не говорит! Почему?!..
Я специально ее дразнила:
– А у нас нет обеда!..
– А я сегодня в лицей не пойду!..
– А Санечка вчера пришел ночью, а я одна боялась!
Я хочу ее потрясти и сказать – это я, я, кричи на меня! Но она только встряхивает головой, как уставший дрессированный медведь на знакомые слова, и все, никакого привычного рефлекса… Я уже просто не знаю, как ее разозлить!
Санечка и Вика дружат без меня. Вчера Санечка сидел у нее весь вечер – без меня!..
Катька не приходит уже три дня. Разговаривает со мной по телефону веселым голосом, смеется, настроение прекрасное. Она занята чем-то интересным – без меня! Я ее спрашиваю – у тебя новый роман? Смеется, говорит – потом расскажу. А несколько раз она вообще не взяла трубку!..
Меня что, вообще уже никто не любит?! Все заняты чем-то интересным – без меня…
…И вдруг я поняла – у Катьки вовсе не веселый голос, у нее нарочито веселый голос. Она притворяется. В нашем доме витает дух ужасных перемен.
Элла вчера у нас ночевала и позавчера тоже. Происходят странные перемещения – Санечка попросил меня освободить полку в шкафу и как будто подвинулся в своей комнате. Ведет переговоры с Викой, уговаривает ее без меня – я же ребенок. Вика плакала, я видела, что она плакала.
А мне ничего не говорят. Сами все решат и объявят веселыми голосами – Элла переезжает к нам.
Я в полном отчаянии.
Мне осталось одно – действовать решительно.
День знаний
Когда человек загнан в угол, он идет на все.
Памятник Екатерине не место для думания. Но я привыкла приходить сюда по вторникам с Эликом.
Сегодня вторник, но я одна.
Элик – это мой единственный шанс избавиться от Эллы. Мне нужно сделать с ним что-нибудь такое, чтобы Элла НЕ СМОГЛА больше меня видеть, чтобы она НЕ СМОГЛА войти в нашу семью.
…Я оскорбила его так, что Элла не смогла меня после этого видеть.
Я рассказала одной девочке в лицее, что Элик в меня влюблен. Что он назначил мне свидание, объяснился в любви. Стоял на коленях, унижался, сказал, что покончит с собой.
Я рассказала одной девочке, а она всем!
Элик пришел в лицей – все на него смотрят и смеются. Обычно с ним просто никто не разговаривает, а сегодня все смотрят и смеются. На уроке к нему пришли записки с картинками, где он стоит передо мной на коленях, а я пинаю его ногой.
После уроков девочки его дразнили. Элик плакал.
А на следующем уроке я спросила нашего преподавателя из университета, что он думает про маленькие яркие книжечки, которыми заполнены все книжные магазины. Этот преподаватель очень сильно ненавидит масскультуру. Он сказал: это осознанное преступление против нашего народа. Элик плакал.
В лицей пришла Элла – разговаривала с директором, забрала документы.
…Вот и все. Элла не сможет больше меня видеть, не сможет находиться со мной рядом, не сможет войти в нашу семью. Она же не выбросит Элика в канаву, она С НИМ. А Санечка – СО МНОЙ. У Эллы больше нет ВОЗМОЖНОСТИ войти в нашу семью.
– С тобой все в порядке? – Какая-то женщина тронула меня за плечо. – Ты спала стоя, у тебя были закрыты глаза.
Я не спала, я думала. ПРЕДСТАВЛЯЛА СЕБЕ, ЧТО Я ВСЕ ЭТО СДЕЛАЛА.
Представляла себе, что все это БЫЛО, – Элик плакал, Элла забрала его из лицея…
Приятно представить, что Элла может быть хлопотливой, растерянной, беспомощной – уязвимой. Приятно и немного жалко ее.
Но всего этого НЕ БЫЛО.
Рассказать девочкам, что куколка унижался, грозил покончить с собой, – это уже не интрига, это подлость. А ведь он почти весь сезон дружил со мной десять минут в неделю у памятника Екатерине, доверял мне свои глупые кукольные мысли, смотрел глупыми кукольными глазами. Я почти весь сезон была его единственным другом.
Очень жаль, это был отличный план… но я не могу.
А насчет ярких книжечек… ведь она же его МАМА. Я бы убила, разорвала в клочья кого угодно, кто сказал бы что-то плохое о мамеКатьке! Жаль, это тоже неплохой план, но я не могу.
Оказывается, когда человек загнан в угол, он идет НЕ НА ВСЕ.
Почему я боюсь быть плохой?
Я боюсь Бога? Но я не религиозный человек. Я агностик, как Санечка.
Мы с Санечкой агностики. Мы считаем, невозможно познать истину в вопросе существования Бога. Может быть, это и возможно – когда-нибудь, но пока невозможно. Нам очень подходит быть агностиками, потому что для агностиков нет авторитетов. Только сам человек. Сам человек должен решать, как ему действовать. Понятие греха мы, агностики, считаем бесполезным!
Я боюсь наказания? Но Санечка меня не накажет. И даже не осудит. Агностики воздерживаются от морального осуждения.
Я боюсь себя – что лягу спать и совесть меня замучает? Но в первый день можно быстро заснуть, и она не успеет, на второй день я придумаю себе оправдание, а на третий уже почти забуду. Совести можно не бояться.
Я боюсь, что увижу в зеркале вместо милой любимой себя страшного монстра? Я хочу ЛЮБИТЬ себя и боюсь быть плохой из эгоизма? Это глупо.
Тогда почему я боюсь быть плохой?
Я не знаю.
Моя главная жизнь
Я все рассказала Санечке.
Все, что я делала, – разбросанные фотографии, Катькины духи, излизанные помадой вещи, интриганские разговоры с Эллой про деньги и про то, что Санечка бросит ее, как всегда бросал всех.
– Неужели это все ты, Маруся? – улыбнулся Санечка.
Он совсем не казался удивленным. Просто не удивился, зная меня, или давно догадался, что это я?
Я рассказала, что собиралась сделать с куколкой Эликом, – две придуманные мной сцены его унижения. Мне все казалось, что я грязная, пока не рассказала. А когда рассказала, сразу стала чистая, как будто Санечка взял себе мое плохое.
– Ты можешь делать, что хочешь. Я взрослый человек, я не буду тебе мешать, – пообещала я.
Я была совершенно искренна. И только немного посмотрела на Санечку особенным беззащитным взглядом – сквозь слезы. Я умею плакать по своему желанию. Красивое театральное горе отличается от настоящего, некрасивого, тем, что каждая слеза капает отдельно – кап-кап и медленно сползает по щеке.
– Я правда хочу, чтобы все было, как ты хочешь, – повторила я.
