После репетиции мы с Катькой по очереди кричали друг другу «гениально!», «неподражаемо!» и раскланивались.
Катька учила меня правильно делать реверанс, потом я заставила ее показать, что она умеет правильно выходить на поклоны – с радостным выражением лица, а не с испуганным, как обычно, и затем горделиво отступать, а не бочком-бочком улепетывать со сцены.
Катька горделиво отступала в глубь комнаты и вдруг вскрикнула: «Ой, кажется, Санечка идет», и взлетела, как испуганная птичка. Что у нас вообще происходит?! Катьке нельзя быть у нас?
Элла и Катька столкнулись в прихожей, нос к носу, застенчивый нос Катьки и самоуверенный нос Эллы.
Немая сцена.
В прихожей было много Эллы и очень мало Катьки – от Эллы длинные ноги, длинные руки, как у тараканища, а от Катьки – одна извиняющаяся улыбка. Это ее вечное чуть виноватое выражение лица! Вот в чем она сейчас извиняется перед Эллой?!
Я быстро достала из тумбочки заранее приготовленный сверток. Развернула, протянула Санечке: «Вот, рубашка, Катька купила тебе рубашку».
Катька удивилась, что я вытащила старую рубашку, положила ее в пакет и отдала Санечке как будто новую. Но я ее крепко обняла и прижалась, закрыла собой, чтобы никто не заметил ее удивления.
Санечка взял рубашку, сказал: «Красивая, спасибо».
Элла выпятила грудь, выгнулась колесом. Стрельнула острым взглядом: рубашка-Катька-Санечка.
Покраснела от злости!
Я режиссер жизни или даже почти театральный режиссер! Я придумала эту сцену!
Основа всего происходящего на сцене – действие, а не слово. Действие – это не просто перемещение по сцене, а внутреннее действие. Внутренние действия определяют скрытые желания персонажа, подтекст.
Например, я режиссер и говорю Катьке – в этом месте роли ты стоишь в прихожей. Но она должна не просто стоять. Она должна так стоять, чтобы показать Элле, кто покупает Санечке рубашки, кто здесь свой, а кто чужой!
Катька плохо играла. Вместо того, чтобы что-нибудь показывать Элле, она просто удивилась.
– Покупать рубашки, когда никто не просит, это значит специально подчеркивать близость, которой нет… не должно быть! – зло сказала Элла в сторону Катьки. И в сторону Санечки: – Когда в твоей жизни две женщины, это же просто самовлюбленность, нарсицизм… нарсисизм…
– Цветок называется нарцисс, – заметил Санечка, – а я страдаю нар-цис-сиз-мом. Элла, пожалуйста, не нужно выяснять отношения.
Элла показала на меня пальцем, как на предмет, и железным голосом сказала:
– Почему она здесь?! Эта ваша странная манера все при ней! Ты еще ее в постель с нами положи!
Катька торопливо поцеловала меня, улыбнулась Санечке своей извиняющейся улыбкой и выскользнула за дверь.
– Что вы делали, репетировали?.. Но ты же еще учишься в школе. Кстати, где ты учишься? – рассеянно сказала Элла.
Она уже раз десять меня спрашивала: «Кстати, где ты учишься?» Высадилась в нашу жизнь, как полярник на льдину к пингвинам, и даже не знает, где я учусь, в обычной школе или в лицее!
А сейчас Элла вдруг перестала быть такой безразличной, нацелила на меня глаза, как будто вбила гвозди.
– Репетировали!.. Ты посмотри на себя в зеркало и здраво оцени свою внешность! Имей в виду – неудавшаяся актриса – это просто жалкая женщина! Ах, она такая тонкая, такая любящая, верная!.. Да она нарочно преувеличивает свои чувства! Это просто комплексы, драма на ровном месте. А на самом деле она просто ненормальная! Лицо такое всегда, как у ангела обиженного. А между прочим, обижаются только неудачники. Вот меня обидеть невозможно, у меня вообще нет ни одного больного места.
– Я не хочу быть актрисой… я хочу быть режиссером, – сказала я, просто от растерянности, чтобы что- нибудь сказать, чтобы не смотреть на нее, как будто увидела жабу!
– ТЫ? – рассмеялась Элла.
Элла вроде бы обращалась ко мне, но смотрела на Санечку.
Я поняла – весь этот монолог Эллы относится не ко мне. Элла злится, ревнует! Ревнует Санечку к Катьке!
Все вышло, как я хотела! Я хотела, чтобы Элла поняла, кто здесь семья, а кто чужой.
Хотела разозлить Эллу, и чтобы Санечка увидел, НАСКОЛЬКО Катька лучше злобной невоспитанной Швабры! На целый миллион!
Хотела, чтобы они поссорились.
– И вообще, можно нам хотя бы поговорить без нее? – сказала Элла.
Можно-можно, конечно, можно, я и сама хотела уйти! Но я не привыкла, чтобы меня выгоняли!
– Если… – начала я. Я и не знала, что во мне помещается столько злости, как будто в меня налили злость как молоко в бидон! Хотела сказать – если у человека нет ни одного больного места, если человеку ни от чего не больно, значит, он швабра. Санечка все равно меня не накажет, далее если я в глаза назову ее «Швабра!». Я же ребенок.
И тут раздался Викин крик:
– Ко мне!
Санечка мгновенно исчез.
А я осталась со Шваброй дома.
– Заслуженный деятель искусств, главный режиссер, лауреат премии Золотая маска, лауреат международных конкурсов… – сказала Элла.
Почему Элла перечисляет Санечкины звания с таким осуждающим видом?
– Вам не нравится, что он лауреат?
– Мне не нравится, что заслуженный деятель искусств, главный режиссер, лауреат премии Золотая маска, лауреат международных конкурсов бежит как собачка по первому слову этой вашей Вики, – отрезала Элла.
– У Вики сделка. Она продает одну квартиру и покупает другую, это ее бизнес, – объяснила я, – у нее сейчас нотариус, он не может долго ждать, а Вике лень ходить в контору…
– Он перед ней пляшет. Берет у нее деньги, вот и пляшет. Конечно, он привык ее слушаться – попробуй быть независимым от того, кто дает тебе деньги, – заметила Элла, – да-а, брать деньги у женщины не очень-то красиво…
– Кто берет деньги у женщины? Нотариус? Но это его работа, он у всех берет деньги, – удивилась я.
– Твой отец берет деньги у Вики, – усмехнулась Элла, – эта ваша Вика всех вас содержит, вот и секрет ее власти.
Элла – нетактичная швабра. Деньги – это очень интимно, как секс. Как вообще можно говорить о таких интимных вещах? Это наше семейное дело, что Вика дает Санечке деньги. Кстати, Станиславский тоже не зависел от театра материально, у него была фабрика, до революции, конечно.
Я немного подумала.
– Да. Вы правы, брать деньги у женщины некрасиво, – подтвердила я. – Но Санечка к этому давно привык. Но вы правы, вообще это некрасиво. Если к чему-то привыкнешь, то считаешь это нормальным, правда? Просто он ПРИВЫК брать у нее деньги.
Я не бросилась защищать Санечку, не закричала «как не стыдно лезть в чужую жизнь!».
Это была хитрость: может быть, бестактная Элла скажет Санечке про деньги что-то насмешливое, осуждающее? И он подумает «фу…». И они поссорятся!..
Я думала об этом, и вдруг заснула прямо в одежде и до утра. Когда я думаю о неприятном, я быстрее засыпаю, чтобы больше не думать, а вы?.. Когда я думаю о приятном, я тоже быстро засыпаю – может,
