– Мы сегодня говорим обо всякой чепухе, а о самом главном забыли! Алка! Почему ты нам ничего не рассказываешь о твоей вороватой собаке?
Бесхитростно приняв Маринкины слова за искренний интерес к Лео, Алка оживляется:
– О, вы еще не знаете! Лео оказался импотентом! К нему привели девочку, я его просила, умоляла, даже за лапы держала! Он ничего не смог, ну абсолютно ничего!
Свадьба Маринки и Женьки – настоящее пышное мероприятие, задуманное и проведенное с такой помпой, что Женьке, кажется, даже немного неловко.
– Пусть родители получат удовольствие, – шепчет он Даше во Дворце бракосочетаний, улучив момент, когда все внимание направлено на невесту.
На Марине кружевное платье с таким длинным шлейфом, что Даша с Алкой вдвоем с трудом его удерживают. Отвернувшись от гостей, Алка раздраженно говорит:
– Дашка, ты свидетельница, так что тебе положено мучиться, а я-то почему должна целый день с глупым видом таскать за Маринкой ее хвост!
Жених с невестой в черной «Волге» с куклой на капоте едут на Марсово поле. Накрапывает дождик, и земля на пути к Вечному огню расползается под ногами. Марина в белых туфлях осторожно переступает через лужи, а позади нее с несчастным видом волокутся Даша с Алкой, держа в руках скрученные в неаккуратный ком три метра белой капроновой ткани.
В гранатовом зале «Метрополя» Женька сидит с отсутствующим видом, только изредка встряхивается и улыбается во все стороны, как киноактер при вручении премии.
Марина так вжилась в роль невесты, что всю свадьбу изображает ангела, по чистому недоразумению спустившегося на землю и угодившего прямиком за уставленный закусками свадебный стол. Каждые полчаса ангел бегает с девочками курить в туалет, жарко обсуждает гостей и подарки и затем вновь надевает на себя задумчиво-возвышенное выражение лица.
Юля светится довольством и так льстиво заглядывает в глаза новым высокопоставленным родственникам, что кажется, прямо сейчас, на свадьбе, попросит Владислава Сергеевича о повышении по службе в своей консультации, о выгодном обмене квартиры или хотя бы о льготной путевке в санаторий.
Алка выходит из зала и возвращается бледная и почему-то с чисто умытым, без косметики, лицом.
– Меня вырвало, – объясняет она Даше тихо.
– Ты съела что-нибудь не то?
– Меня тошнит от этой свадьбы, – неожиданно злобно произносит она.
На свадьбе присутствует настоящий, заказанный в специальной свадебной организации тамада.
– А сейчас родственники молодых будут награждены специально изготовленными медалями! – зазывно кричит он голосом массовика-затейника, развлекающего вялую престарелую публику во второсортном доме отдыха.
Тамада торжественно преподносит желтые блестящие кругляшки по очереди всем главным родственникам. Женькины родители довольно демонстрируют свои медали «Свекровь» и «Свекор», а Юля с некоторым ужасом читает на своей кругляшке «Теща». Тамада оглядывается в поисках человека, которому он должен вручить медаль «Тесть», и Юля небрежно указывает ему на невысокого седого человека, скромно сидящего в стороне от главного стола. Юля позволила отцу своей дочери прийти на свадьбу, правда, без медсестры и девочки, Марининой сестры. Даша с Алкой за все годы дружбы с Мариной видят его впервые. Кажется, он здесь ни с кем не знаком. Их общих друзей Юля разделила между ними сразу после развода, и тем, что достались ей, не разрешено общаться с бывшим мужем. Зато ему разрешили оплатить почти половину ресторанного веселья, тамады и свадебного стола.
– Какой он милый, – кивает на него Даша. – По-моему, Юле жалко для него медали!
Вместо Марины ей отвечает Женька:
– Неловко получилось…
Он подходит к Марининому отцу, долго с ним разговаривает и делает рукой приглашающий жест в сторону главного стола. «Нет-нет, спасибо, я лучше тут останусь», – кажется, отвечает отец, теребя в руках все-таки нашедшую его медаль.
Марина с Женькой тоже получают медаль – на золоченой поверхности затейливым шрифтом выгравировано: «Да будет ваша серебряная свадьба в 2005 году!»
Гости Женькиных родителей сначала только солидно переговариваются, сидя на своих местах, но постепенно выпивают, раскрепощаются, и вот они уже танцуют в кругу вместе с Юлиными друзьями. Некоторое время свадьба гуляет самостоятельно, без тамады. Теперь взрослые гости сами хотят веселиться, дружить и заводить романы. Они с некоторым недоумением обнаруживают на свадьбе еще одну компанию молодежи, друзей Маринки и Женьки, и, кажется, испытывают желание строго сказать: «А теперь, дети, идите в свою комнату и закройте за собой двери».
Но тамада еще не отработал свои деньги и опять требует всеобщего внимания. На этот раз он предлагает жениху и невесте разделить между собой каравай. В качестве каравая используется буханка черного хлеба за четырнадцать копеек. Марина, смеясь, крепко держит каравай, а Женька стоит рядом и пытается скрыть неловкость фальшивой улыбкой.
– Давай, жених, – науськивает Женьку бодрый тамада. – Это русский обычай такой, сколько каравая сейчас себе оторвешь, столько потом власти в семье и получишь!
Евгения Леонидовна, волнуясь, напряженно наблюдает за русским народным действом, ей хочется, чтобы у Женьки было много каравая и много семейной власти. Марина, уставшая быть ангелом, со зверским лицом вцепилась в буханку, глаза посверкивают упорным огоньком. Женька вяло пытается оторвать свою половину, но ему с трудом удается отщипнуть от Маринкиного хлеба всего лишь маленький кусочек. Евгения Леонидовна натянуто смеется, стараясь скрыть свое разочарование, тамада профессионально выдает неожиданно тактичный комментарий, и после небольшой заминки свадьба продолжается.
Алка теперь всегда приходила с Игорьком, а перед майскими праздниками вдруг зашла одна.
– Он меня избил, – произнесла Алка так обыденно, как будто уже успела к этому привыкнуть. – И бил все время по животу, думал, что у меня будет выкидыш. Но никакого выкидыша не было… Что будем делать? – Оцепенев от ужаса, она смотрела на Дашу застывшим взглядом.
Алка не плакала и не возмущалась Игорьком, в ней проглядывала какая-то усталая покорность. Это не был больше теплый школьный медвежонок, а была беременная женщина, которую били за то, что она беременна.
Даша взглянула на Алкин плоский живот.
– Почему ты не сделала аборт раньше? – спросила она, пробуя на вкус слово «аборт».
– Я сначала не поняла ничего, потом думала, может, он захочет на мне жениться… А как я пойду в консультацию, я боюсь!
– Пойдем завтра вместе, – предложила Даша, приятно ощущая свою необходимость.
Девочки долго и неумело считали сроки Алкиной беременности, сначала на пальцах, потом чиркали ручкой в маленьком календарике с изображением солдата Советской армии с бодрым лицом и автоматом наперевес. Получалось, что у Алки было уже почти три месяца.
– Завтра мы пойдем к Юле, – твердо сказала Даша. – По-моему, аборт можно сделать до определенного срока, тебе, наверное, уже срочно надо делать.
– Давай только не завтра, – попросила Алка.
Назавтра девочки сидели в покрашенном отвратительной зеленой краской коридоре и рассматривали картинки на стенах, изображающие вперемешку толстых младенцев у материнской груди, бледные спирохеты и веселые гонококки. Обе дрожали так, что, когда Юля, высунувшись из кабинета, махнула им рукой, не сразу смогли подняться со своих мест и вползли в кабинет, подволакивая за собой негнущиеся ноги.
– Даша, садись к столу, Алла – быстро на кресло! – скомандовала Юля, не поднимая головы от чьей-то карточки. Она и у себя дома отличалась деловитостью и командным голосом, а уж при виде этой чужой властной Юли в белом халате девочки оробели окончательно.
Алка на кресле и Даша у стола с карточками одновременно сжались и закрыли глаза, как будто Юля осматривала обеих.
