Петух прокричал. Как они досадили мне, Эти птицы, криком своим! Ах, унять бы несносный крик Этих горло дерущих птиц! Таковы слова, Вот они, слова Спешащих-летящих Ама быстрых гонцов! — Так сложил.
Тогда та Нунакава-химэ, все еще не открывая дверей, изнутри сложила [ему] песню:
Бог Ятихоко! Я всего лишь женщина, Гнущаяся трава. А моя душа — Птица в бухте морской. Пусть еще пока Я птица ничья, Время пройдет, и я Птицей стану твоей. Жизнь свою Не погуби [второпях]! Таковы слова, Вот они, слова Спешащих-летящих Ама быстрых гонцов! Когда солнце уйдет За зеленые горы, Явится ночь, Черная, как ягоды тута. [Тогда] приходи, Смеясь, как солнце поутру, Руками, что так белы, Как жгуты из волокон тута, Мою молодую грудь, Нежную, как пушистый снег, Приласкай! И, лаская, сплетемся. Руками, что как жемчуга, Руками жемчужными, обними! И, протянувшись свободно, Уснем крепким сном. Так не взывай любовно [Ко мне]. Бог Ятихоко! Таковы слова, Вот они, слова! — Так сложила. Потому в ту ночь они не соединились, а соединились на следующую ночь.
Опять жена того бога, богиня-императрица Сусэри-бимэ-но микото, сильно возревновала. Потому ее супруг-бог, досадуя [на это], собрался отправиться из Идзумо в страну Ямато и стал снаряжаться. И вот, взявшись рукой за седло своего коня, ноту занеся в стремя, сложил:
Облачен я весь В одежды черного цвета, Черные, что ягоды тута. Словно морская птица, Глядя себе на грудь, Ими, как крыльями, хлопаю — Не годны они! В волну, что бежит к земле, Бросаю одежды эти. Облачен я весь В одежды синего цвета, Синие, что зимородок. Словно морская птица, Глядя себе на грудь, и Ими, как крыльями, хлопаю — Не годными они! В волну, что бежит к земле, Бросаю одежды эти. Облачен я весь В одежды цвета марены, Что на горах взросла. Словно морская птица, Глядя себе на грудь, Ими, как крыльями, хлопаю — Эти годятся! Любимая моя! Богиня-жена моя! Когда я удалюсь Со стаей слуг моих, Сгрудившихся, как птичья стая, Когда я удалюсь,
