type='note'>[30] Кругом зелень. Трава и деревья, тенты, навесы, табло со счетом, телевизионные вышки и площадки для съемки – все это было густо- и сочно-зеленым и буквально растворялось в окрестном пейзаже, не считая, разумеется, спонсорских реклам, которые резали глаза не хуже, чем вывески казино в Лас-Вегасе. Впрочем, как раз спонсоры и платили деньги Майрону. Грех жаловаться на того, кто тебя кормит.
– Майрон, дорогой, тащи сюда свою толстую задницу!
Норман Цукерман широким жестом подзывал его к себе. Рядом стояла Эсме Фонг.
– Двигай к нам.
– Привет, Норм, – поздоровался Майрон. – Привет, Эсме.
– Привет, Майрон, – отозвалась Эсме.
Сегодня она была одета не так строго, как вчера, но по-прежнему крепко держалась за свой портфель, словно это ее любимая игрушка.
Норм крепко обнял Майрона и похлопал его по ушибленному плечу:
– Скажи мне правду, Майрон. Но только правду. Я хочу чистую правду, понимаешь?
– Правду?
– Ну да. Просто скажи мне правду. И ничего больше. Я честный человек?
– Честный.
– Очень честный?
– Не будем перегибать палку, Норм.
Цукерман поднял руки:
– Ладно, хорошо, пусть так. Просто честный. Меня устраивает. – Он взглянул на Эсме Фонг: – Имей в виду, Майрон – мой противник. Злейший враг. Он всегда по ту сторону фронта. Но даже он признает, что я честный человек. Тебя это не убеждает?
Эсме тяжело вздохнула:
– Да, Норм, но ты ломишься в открытую дверь. Я уже говорила, что согласна…
– Тпру! – воскликнул Цукерман, будто осаживая норовистую лошадь. – Сделай паузу, потому что я желаю услышать мнение Майрона. Майрон, дело обстоит так. Я купил сумку для гольфа. Хотел посмотреть, что из этого получится. Она стоила мне пятнадцать штук в год.
Под покупкой сумки Цукерман подразумевал совсем не то, что могло показаться на первый взгляд. Он приобрел право размещать рекламу на сумке для гольфа. То есть попросту поставить на нее логотип «Зум». Чаще всего подобные права покупали крупные производители снаряжения для гольфа – «Пинг», «Титлайст», «Голден бэр». Но в последнее время тем же стали заниматься фирмы, не имевшие ничего общего с гольфом. Например, «Макдоналдс». Или «Спринг-Эйр матрацы». Или даже «Пеннцойл». Приходишь на турнир по гольфу, видишь логотип «Пеннцойл» и сразу бежишь покупать канистру бензина.
– И что? – спросил Майрон.
– А вот что. – Норм показал на кэдди. – Посмотри!
– Смотрю.
– А теперь скажи мне, Майрон, ты видишь логотип «Зум»?
Кэдди держал в руках сумку для гольфа. Обычную сумку, прикрытую сверху полотенцем, которым протирали клюшки.
В голосе Норма зазвучали певучие нотки, как у учителя младших классов.
– Можешь ответить мне вслух, Майрон, сказав твердое и короткое «нет». Или, если это будет напрягать твою гортань, ограничиться простым кивком, вот так. – Норм продемонстрировал требуемый жест.
– Он под полотенцем, – произнес Майрон.
Норм вопросительно приставил ладонь к уху:
– Прости?
– Логотип под полотенцем.
– Какого черта он под полотенцем! – заорал Цукерман. Зрители стали оглядываться на сумасшедшего типа с длинными волосами и огромной бородой. – А мне-то от этого какой прок? Когда я заказываю рекламу на телевидении, мне тоже должны занавесить камеру полотенцем? И когда я плачу парню сто тысяч миллиардов долларов, чтобы он носил мои кроссовки, ему тоже надо обмотать ноги полотенцами? Если бы полотенца висели на всех рекламных щитах, которые я…
– Я уже понял, Норм.
– Отлично. Не для того я плачу пятнадцать штук, чтобы какой-то болван кэдди закрывал мой логотип. Поэтому я подошел к нему и вежливо попросил его убрать полотенце с логотипа, а он посмотрел на меня вот так. Точно я грязное пятно на его унитазе. Будто я жалкий маленький еврей, которому нужно его чертово гойское дерьмо.
Майрон взглянул на Эсме. Она улыбнулась и пожала плечами.
– Изящно выражаешься, Норм, – усмехнулся Майрон.
– Что? Думаешь, я не прав?
– Я понимаю, почему ты злишься.
– А что бы ты сделал, если бы это был твой клиент?
– Постарался бы открыть логотип.
– Что и требовалось доказать. – Цукерман обнял собеседника за плечи и заговорщицки наклонил к нему голову. – С чего это ты вдруг решил заняться гольфом, Майрон? – прошептал он.
– Ты о чем?
– Ты ведь не гольфист. Клиентов среди них у тебя нет. И вдруг прямо на моих глазах ты начинаешь заигрывать с Тэдом Криспином, а теперь, как я слышал, метишь в чету Колдренов.
– Кто тебе это сказал?
– Слухи, Майрон, слухи. Кроме того, у меня есть свои источники. Так в чем дело? Откуда внезапный интерес к гольфу?
– Я спортивный агент, Норм. Представляю интересы разных игроков. Гольфисты тоже спортсмены. В определенном смысле.
– Ладно, но при чем тут Колдрены?
– О чем ты?
– Джек и Линда очень милые люди, конечно. Но у них есть кое-какие обязательства, если ты понимаешь, о чем я.
– Нет.
– Линду Колдрен представляет «ЛБА». Никто не уходит от «ЛБА». Сам знаешь. Там очень серьезные ребята. Джек – ладно, раньше он вообще никого не волновал и прекрасно обходился без агента, но Линда… В общем, я не могу понять, с какой стати Колдрены начали делать тебе авансы.
– А зачем тебе понимать?
Норм приложил ладонь к своей груди.
– Зачем?
– Да, почему тебя это так волнует?
– Почему? – переспросил Цукерман, словно не веря своим ушам. – Я объясню тебе почему. Ты мне небезразличен, Майрон. Я тебя люблю. Мы с тобой как братья. Как члены одной семьи. Я желаю тебе только самого лучшего. Видит Бог, это так. Если тебе когда-нибудь понадобится рекомендация, я дам ее не задумываясь.
– Угу, – буркнул Майрон без особой убежденности. – Так в чем проблема?
Норм вскинул руки к небу:
– Да кто говорит, что есть проблема? Разве я сказал – проблема? Разве я произносил это слово? Мне просто любопытно. Это часть моей натуры. Я очень любопытен. Обожаю сплетничать. Задаю тысячи вопросов. Сую свой нос во все дела. Такой уж у меня характер.
– Ясно.
Майрон бросил взгляд на Эсме Фонг, которая стояла слишком далеко, чтобы слышать их разговор. Она опять пожала плечами. Наверное, для работников Цукермана это привычный жест. Он входил в тактику Норма, любившего разыгрывать хорошего и плохого полицейского. Часто он вел себя непредсказуемо, почти