шепчущейся кучки надменной афинской демократии пятого века до нашей эры.
«Ишь ты, чего знает!» — зашипели ему вслед. Дурачком прикидывается!..» «Может, и мы ничего не знаем, а?..»
«На-ка вот, выпей-ка», — и они убрали его, заставив выпить яд цикуты.
Он слишком много знал.
Подойдя, мы постучали и услышали внутри возню и чертыханье. В отверстии для затычки показался заспанный глаз.
— Чего опять надо? — раздалось из бочки гулко, как из колодца.
— Добрый день. Это вас беспокоят из одного финикийского полиса...
— Короче!
— Вы не могли бы на досуге немного подумать для нас вот на эту тему... — мы просунули в дырку свёрнутую трубочкой бумажку.
Послышалось шуршанье, кряхтенье и после некоторой паузы ответ:
— Ладно, подумаю.
— Спасибо, до свидания. — Мы не успели, спотыкаясь о камни, сделать и десяти шагов, как вдогонку нам понеслось:
— Эй, куда пошли? Ишь, тоже мне, умники нашлись! Читать, что ли, разучились?..
И только тут, присмотревшись, мы увидели надпись, нацарапанную на досках этого вместилища разума. Она лаконично гласила: «ДЕНЬГИ НА БОЧКУ!»
Прокруст полулежал в ложе, закинув ногу на ногу, и, покуривая дорогие импортные фимиамы с фильтром, рассматривал ногти на руках.
— Значит, так, — выговаривал он автору, поигрывая большим кухонным ножом. — Комедийка твоя ни к чёрту не годится.
— Трагедия, — вежливо поправил автор.
— М-да. Так вот, ни к чёрту, я сказал. Во-первых, длинна. Надо бы укоротить.
Держа нож за лезвие, он постучал им по парапету ложи.
— Несколько мест я бы вырезал. Да и выкинул. А вот в том месте, где про меня — наоборот, коротковато. Куцо ты про меня. Я ж тебя просил — подлиннее. А ты отписался. Это место, значит, растянуть.
— Давай сюда писульки-то, — взяв сценарий, он скомкал листы и засунул в карман заляпанного мясницкого фартука, одетого поверх дорогой туники.
— Так что давай, дерзай! Чтоб к завтрому было готово. И смотри у меня, не хитри! У! — сделав ложное движение, он пырнул ножом воздух перед животом автора. Тот вздрогнул и шарахнулся. — Га-а-а! — заржал Прокруст, довольный розыгрышем.
Назавтра Прокруст полусидел в ложе древнегреческого амфитеатра и сонливо смотрел на сцену, потягивая тягучий нектар через папирусную соломинку. Со сцены гулко доносились голоса актёров в масках.
Позёвывая, Прокруст слушал. В ложе он был один.
Театр был пуст.
— Уиа уывихи оквакав!
Демосфен стоял на берегу моря и вопил куда-то вдаль, размахивая руками, словно потерпевший бедствие и выброшенный на остров мореплаватель при виде проплывающего мимо корабля.
— Чего-чего? — переспросил я его.
— Уйя, вывихи от раков! — повторил он, скрежеща чем-то во рту.
— Не понял.
Демосфен выплюнул изо рта в горсть камешки, вытер платочком чувственный рот и, поправив галстук, повторил внятно:
— Я — великий оратор.
— Допустим. А что ты делаешь здесь? Кормишь рыб своими речами?
— Никаких рыб я не кормлю, — обиделся Демосфен. — Просто я тренирую дикцию, артикуляцию и жестикуляцию. Для этого я набираю в рот камней и стараюсь перекричать шум моря.
— Э, брат, никакой ты к чёрту не оратор. Вот если бы наоборот!
— Это как же? — заинтересовался Демосфен.
— Ты, брат, попробуй-ка набрать в рот воды и говорить, когда перед тобой одни камни!
Заглянул я тут как-то в царство Аида.
Не то, что бы совсем, а так, в щёлочку. И вижу такую картину.
Среди прочей компании друзей и знакомых — любопытная сценка.
Тантал.
Он, как вы помните, кушать очень хочет, как из ружья, а ему не дают.
Воды до подбородка. Наклоняется испить: её — раз! — и нету. Фрукты свисают, туши разные, окорока, дичь. Он руку протянет — раз! — ничего нету!
Вот ужас-то.
Вокруг вроде всё есть, а жрать нечего.
Посмотрел я, как там у них, — смотрю, как же у нас.
И ведь любопытно получается. Всё наоборот!
Посмотришь — вокруг вроде ничего нет. В магазинах — шаром покати. Мамай прошёл.
А протянешь руку — раз! — на столе всё есть.
И жрать-то вроде нечего, а все сыты. Откуда же всё берётся?
Над этим вопросом я сейчас и мучаюсь.
Вот муки-то!
— Так-так! Пройдёт! Сюда его! А ну, ещё чуток!..
Троянцы тащили деревянного коня, битком наби того громыхавшими оружием греками.
— Хорош подарочек!
— Данайцы удружили!
— Красавец!
— Коняга!
— А ну-ка, чего это у него там внутри лязгает? Не было бы подвоха. Загляни-ка ему промеж зубов в пасть-то!..
— Чего глядеть, известное дело, деревяшка как деревяшка...
— Ну ладно, бог с ним. Айда по домам! Спать...
Бедные троянцы.
Хитрые греки. Знали, что дарёному коню в зубы не смотрят.
Таща на себе тяжёлый крест, Христос поднялся на гору.
— Скажите, это Голгофа? — спросил он сидящего там бородатого человека.
— Нет, это Олимп, — ответил тот и сердито метнул молнию.
