ненаучная фантастика
писателю-деревенщику, пищущему о будущем нашей деревни)
...Шли годы.
Заструёкнул рассвет.
Пропели первые петухи.
Медвяно пахнуло бурячной ботвой.
Понемногу стала просыпаться поголовно грамотная деревня.
Из сеней, бренча гуслями, вышел Елпидофор, ледащий акселерат с голубыми глазами, прищурился и посмотрел в будущее.
Пропели вторые петухи.
Повдоль просёлека медленно заскрыпела забубённая телега, гружёная Ураном-238.
Там, где-то за лесом калачом смухруёжился синхрофазотрон, зафордыбачились ядерные реактора?, ушасто остробынились локатора?, заскрежетопорили по полям компьютера?, дружно тут и там шандарахнули вибросинтезатора?. Гей, телебень! Завздыпопилось всё, что только могло.
Пропели i-е петухи.
Как бы вторя им, когерентно жахнул эффект Допплера.
Чу! Ктой-то зашубуршился на гумне? Это готовится к зиме гуманоид.
Группа мужиков в кримпленовых армяках сплавляет вниз по реке лавину информации.
Бабы и девки, подоткнув подолы и стоя по колено в воде, стирают грани между городом и деревней.
Даже бабка Настасья занялася на старости лет спектральным анализом.
Зачинается новая жизнь.
А сколько ещё загадок прикукожила у себя природа в загашнике!
— Чёрт бы побрал этих Escoceses[*]! Всё-таки они умеют делать настоящее виски! — Пабло сделал ещё глоток, и промокнул губу о губу.
— Да, что ни говори, уж кто-то, a Escoceses[**] на этом деле собаку съели... — отозвался из своего угла пещеры младший из Братьев, по прозвищу Корсиканец.
Они сидели вшестером в тёмном, но прогревшемся воздухе грота в ожидании, когда кончится этот проклятый снегопад. Они сидели вшестером, — Пабло, младший из братьев, по прозвищу Корсиканец, Ренато, раненый, которого они подобрали под Сан-Лучано, и старик с мальчиком.
Они сидели вшестером в этом треклятом гроте уже четвёртые сутки и сейчас они пили виски и чертыхались.
— Они, наверное, только и делают, что пьют своё виски и ходят в юбках, — сказал Ренато и выругался.
— Кто? — спросил Пабло. — А-а, Escoceses[***]? Интересно, что у этих Escoceses[****] под юбкой.
— Известно, что! — хмыкнул Ренато и выругался.
— Хватит! — строго прикрикнула Мария. Она была седьмой.
— Небось, торчи они четвёртые сутки в этой дыре, они бы действительно выпили всё своё виски, эти Escoceses[*****], будь они неладны!
— Дались тебе эти Escoceses[******]! Escoceses[*******] как Escoceses[********], — такие же люди, как и все. Вот заладил Escoceses[*********] да Escoceses[**********]! Хватит! — сказал старик и вышел из пещеры, отогнув полог, с которого сполз мокрый налипший снег.
— Escoceses[***********]... — задумчиво произнес он, глядя на падающие с неба хлопья.
Ленивая перебранка внутри смолка. Когда старик вернулся в пещеру, все уже спали. «Escoceses»[************], — хмыкнул он про себя, укутываясь в одеяло.
подражание Уолту Уитмену
Грохочут, мчатся стремительные телеги,
Лавиной клокочут куры,
Бородатые могучие люди, широко расставив ноги, крепко стоят у электронных пультов с лопатами и топорами,
Беснуется время, пульсируя выстрелами домино, — я люблю этот стук — это эхо революций;
Каменными бабами скифских курганов вперяют в космосы
оловянные лазеры своих глаз мудрые старухи — жрицы подъездов,
они разговаривают с вечностью, я люблю их!
Пыхтят, ревут, ноют, гудят стальные трубы самоваров;
Словно гигантская паутина с чудесными блестящими мухами,
наброшена проволочная сеть телефонов на новые
дела и начинания, эгей!
Яростно, весело ржавеют под дождём детали, хейя!
Энергические, бешеные деловитые люди как муравьи волокут
с утра до вечера своё и общее сквозь сплочённые
мощные ряды заборов;
Я люблю эти крепкие, злые русские дороги, сплёвывающие на обочины искорёженные тушки тщедушных ситроенов;
Обожаю эти грубые, на века сработанные, сколоченные
рабочей рукой женские босоножки;
Я бегу, хватаясь ладонью за шершавые перекошенные столбы на вираже железки и, повиснув, гордо ору, перекашивая рот вдогонку поезду, ввинчивающемуся за горизонт:
«Там дальше дорогу не достроили-и-и!..»
Люблю этот воинствующий бардак, верю в него!
Беснуются, ревут кромешные ленты демонстраций,
этих, празднично украшенных очередей, ура им!
Гимном человеческому колоссу вздыбились недостроенные корпуса заводов и фабрик, эхма!
Вижу на карте покатость этой могучей земли сквозь дымы перекуров, вырывающиеся из труб...
И танки, и танки, и танки...
Эй, танки, а танки! Я не боюсь вас, толстобрюхие зелёные тюлени! И набиваю в их стволы тёплую жирную землю-кормилицу, мать;
И лезу на крышу, и машу шваброй, поднимая в воздух стаи ракет, как белых голубей, и гоню их прочь от родного дома;
А могу — разом, в один присест — и тогда — кварк! — хрясь! — ого-го! — гуляй! — эге-гей!
Русь! в твоих жилах вся водка мира!
Люблю эти необъятные покатые косогоры русских баб, земные шары их задов и арбузные прелести!
Огой! Давай не икай!
Валяй! Налетай!
Пою гимн тебе,
