процессу, они поливали икру в трубе спермой последовательно слой за слоем. Самец на свободе дергается корпусом вперед и назад, окропляя кладку икры, как будто хочет благословить ее сперматозоидами.
Я предложил Яну Робертсону, с которым мы уже были знакомы, и американскому специалисту по морской биологии Филиппу Дастену принять участие в сложном эксперименте по оплодотворению in vitro.
Опыт продолжался около недели; и мы уже покинули Белизский риф, когда он завершился. Вот его результаты.
На второй день мы поместили икринку на предметное стекло микроскопа и попытались установить, произошло ли оплодотворение. Дело обстояло неопределенно. Клетка округлой формы предстала перед объективом: были отчетливо видны ядро, цитоплазма и клеточная оболочка. Если сперматозоид успешно выполнил свою функцию, то мы должны были заметить на периферии клетки узкую зону, инкубационную метку, с новым веществом характерного вида.
— Сдается мне, что там есть намек на метку, — сказал Робертсон.
— Да, похоже, что сперматозоид проник туда, — подтвердил Дастен.
— Проник? Боюсь поверить! — воскликнул я.
— Не будем увлекаться, — сказал Робертсон. — Оплодотворение икры проходит последовательные стадии, из которых одна деликатнее другой, и в каждой совершаются тысячи и тысячи химических превращений. Причины неудачи необозримы. Достаточно легкого дефекта в каком-нибудь энзиме, чтобы процесс сорвался.
— По-видимому, налицо успешное начало, — продолжал Дастен. — Необходимо, однако, чтобы сперматозоид преодолел препятствие, сохранив хорошую форму. Следует подождать и посмотреть, начнет ли клетка делиться. Это будет решающей проверкой. Когда образуется эмбрион, который пройдет обычные стадии развития многоклеточных животных, т. е. морулу, бластулу и гаструлу, лишь тогда мы сможем утверждать, что преуспели в первом искусственном оплодотворении икры карибского мероу.
Прошла неделя. Мы взяли икринку и, следует признаться, не без волнения положили ее под стекло микроскопа. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в неудаче.
— Она не выросла, — сказал я.
— Да, — подтвердил Робертсон, — изменений нет.
— Клетка не разделилась, — вынес свой приговор Дастен. — Она не развивается. Это — осечка.
Икринки и сперматозоиды не нашли в нашем морском аквариуме всех условий, необходимых для протекания процесса оплодотворения икры, хотя мы обеспечили такие же, как в Пойнт-Эмили, температуру и содержание кислорода в воде. Начальная фаза оплодотворения — проникновение сперматозоида — осуществилась, но дальше процесс не пошел и клетки прекратили жизнедеятельность. Почему? Это было неясно. Возможно, чего-то не хватало или что-то было в избытке, или возникла неудачная комбинация факторов. Во всяком случае, сейчас клетки оказались не в состоянии противостоять гнилостным бактериям, которые уничтожили их.
— Взгляните, — сказал Дастен, — большинство икринок покрыто слизью, которой не было раньше. Это итог борьбы с бактериями — трагический итог. Несчастные оплодотворенные икринки были отравлены, удушены, изъедены микроорганизмами…
Должен сказать, что неудача хоть и огорчила, но не удивила меня. Осуществление искусственного оплодотворения является одной из серьезных проблем марикультуры. Длительные исследования принесли пока очень мало достижений в этой области. Немного найдется рыбоводных учреждений, уровень которых соответствует сложности проблемы.
8 февраля. Над коралловой системой Белиза заходит солнце, обагряя море. Рыбаки с полными баркасами возвращаются к свайным хижинам.
Команда «Калипсо» готовится к ночному погружению. Мы пройдем подводными долинами, ведущими к Пойнт-Эмили. Меня интересует активность мероу после наступления сумерек.
День постепенно угасает. Настала ночь. Уходя под воду, мы зажигаем фонари и достигаем дна. Риф, на котором в солнечные часы бурлит жизнь, сейчас кажется вымершим. В этих чистых водах планктон почти отсутствует. В свете фонарей вырисовываются тонкие узоры кораллов и мельчайшие беспозвоночные, нашедшие в них убежище. У видов, неподвижно прикрепленных к субстрату, ритм деятельности ослаблен. Виды, свободно перемещающиеся в толще воды отсутствуют. В Долине отрады, которую еще утром заполняли тысячи мероу, сейчас не видно ни одного…
Охотящаяся акула-кормилица представляется единственной обитательницей этих мест. Она не спеша проходит перед нами и следует своей дорогой. Когда мы медленно проплываем среди кораллов, где каждый миг в свете фонарей возникает фантасмагория призраков, я невольно спрашиваю себя: неужели мероу закончили метать икру и ушли отсюда?
Но нет, они еще здесь. Нужно заглянуть поглубже в расщелины, чтобы заметить их. Они спрессованы там, как сардины в бочке. Ночной риф напоминает спящий город. Это ансамбль просторных многоэтажных помещений с десятками более или менее изолированных квартир на каждом этаже. И все помещения заняты — точнее, набиты обитателями. Почетные граждане рифа…
Мероу в своих укрытиях погружены в глубокий сон. Видимо, дневные любовные парады очень истощают их. И сейчас они восстанавливают силы. Свет фонарей не выводит их из оцепенения. Мы ощупываем их — они не шевелятся. Требуется энергичная встряска, чтобы пробудить их. Они плывут, ничего не видя, натыкаясь на камни. Как и в случае с черепахой у острова Мюжере, мы нарушили ход их «биологических часов», ослепив светом фонарей. Заметно, что им требуются огромные усилия, чтобы очнуться…
Последовательные наблюдения за половым поведением мероу выполнить нелегко. Ночью они спят. Днем они так кишат, что это затрудняет наблюдение за действиями любой отдельной пары.
«Насколько я мог разобраться, — рассказывал Альбер Фалько, — самки в брачном одеянии (обычно белые либо белые с красным) располагались на песчаном дне. Самцы, ищущие любовных приключений, опускались к ним, чтобы „пригласить на танцы“. Если дама выказывала благосклонность к поклоннику, то они приступали к ритуалу: терлись боками, выписывали разнообразные стремительные повороты и заканчивали этот неистовый балет извержением икры и спермы».
