было неверно, но зато верно выражало постоянное стремление государства, которое историческия условия принуждали двигать свое население все далее и далее на северо-восток, занимая и колонизуя пустынныя пространства северо-восточнаго угла Европы и Северной Азии. Такой же неопределенностью должна была отличаться граница государства и на юго-востоке, потому что эти страны носили отчасти тот же характер и представляли государству ту же задачу, как и страны на северо-востоке от него, и если к концу XVI в. северо-восточное движение терялось в безпредельных пустынях Сибири, то на юго-востоке оно несколько раньше достигло наконец по крайней мере в одном пункте своего естественнаго предела.

Позднейшие писатели сообщают нам об окраинах Московскаго государства более подробныя, хотя далеко не полныя известия, которыя позволяют в общих чертах следить за постепенным его распространением на юг, юго-восток и восток. Во время Герберштейна, Тула была самым крайним городом Московскаго государства со стороны южных степей, представлявших привольное и просторное поприще для подвигов крымских Татар. Этот степной край обозначается у писателей XVI и XVII в. общим именем Малой Татарии или Европейской Сарматии. В начале XVII столетия пределы государства с этой стороны простирались уже до Борисова, Белгорода и Царева города.[50] Впрочем, по прямому направлению к югу государство вместе с земледельческим населением двигалось медленнее, нежели по направлению к юго-востоку, где помогал этому прямой и открытый водный путь, шедший из средины государства до моря. В первой половине XVII в. граница государства по правому берегу Волги настолько уже отодвинулась от устья Суры к югу и настолько была безопасна, что в Васильсурске, имевшем первоначальным своим назначением отражение татарских набегов, можно было не держать гарнизона.[51] В конце XVI в. правый берег Волги от того пункта, где с другой стороны впадает в нее Кама, до Астрахани, назывался «крымским берегом» (the Crim Side of Volga), который составлял восточный предел области крымских Татар, простиравшейся на запад до Днепра и далее, между южными пределами Московскаго государства и берегами Чернаго и Азовскаго моря. В XVII в. мы уже не встречаем этого названия, а встречаем по Волге ряд московских городов, возникших в конце XVI в.[52] В XVII в. граница государства значительно углублялась в юго- восточный угол в горную область между Каспийским и Черным морем. Герберштейн знает Черкас (Circassi seu Ciki), обитавших в горах за Кубанью (Cupa), смелых пиратов, которые по рекам, текущим с этих гор, выезжали в Черное море и грабили купеческие корабли, плывшие из Кафы в Константинополь и обратно. Эти Черкасы не подчинялись ни Туркам, ни Татарам; в России сказывали Герберштейну, что эти горцы христиане, в религиозных обрядах сходны с Греками и отправляют богослужение на славянском языке, который есть вместе и разговорный их язык.[53] В XVII в. обитатели этих гор, сохранив прежнее имя, были уже магометанами. Под именем Черкас известны были также полумагометанские и полуязыческие обитатели страны, простиравшейся к северу от закубанских горцев, между берегами Каспийскаго моря и Кавказским хребтом. Здесь с конца XVI в. стало утверждаться чрез Астрахань влияние Московскаго государства, сосредоточивавшееся в Терском городе,[54] который Олеарий называет крайним пунктом московских владений. С того же времени влиянию Московскаго государства открывался путь и далее, на Закавказье, но это влияние не могло утвердиться там прочно по отдаленности этих стран, хотя имена некоторых из них еще с конца XVI в. вошли в титул Московскаго государя.

Прочнее и быстрее распространялись пределы государства на восток. Страна, на восток от Волги обозначается у иностранцев общим, неопределенным именем Татарии или Азиатской Сарматии. Часть ея к югу от бывшаго Казанскаго царства, от Камы до Каспийскаго моря, между Волгой и Яиком, составляла степную страну ногаев или мангат.[55] Главным пунктом этой страны была Астрахань. Любопытно, что некоторые иностранцы в XVII веке, при описании этого края, удерживают одно географическое название, хотя предмета, им обозначившагося, давно уже не существовало: на левой стороне Волги они указывают место древняго Болгарскаго царства и довольно обстоятельно определяют границы его области: по их словам, это царство находилось между царством Казанским и Астраханским, простираясь между р. Камой и Самарой, от Волги до Яика. Столицей его был большой город Болгары, на левом берегу Волги, в XVII веке он был уже селом и имел смешанное население, состоявшее из Калмыков, Мордвы и Русских.[56] В северной полосе Ногайской страны обитали Черемисы; южная, большая половина ея была местом кочеванья ногайских орд. Сюда же, в прикаспийския степи на восток от Астрахани, по временам приходили из-за Яика Калмыки, тревожа своими разбоями Черемис и Ногаев.[57] Нельзя, разумеется, ожидать от иностранца точности и определенности в показаниях о разселении этих бродячих племен, чему мешал самый образ жизни последних. Герберштейн неопределенно говорит, что за Волгой живут Татары, называемые Калмыками; но в его время Калмыки еще не успели перебраться из-за Яика всей массой и появлялись здесь отдельными толпами; преобладающим кочевым племенем на этих пространствах и в XVII веке долго оставались Ногаи, которые потом уступили приволжския степи Калмыкам, удалившись на запад, к низовьям Днепра. Из слов Штрауса можно заключить, что Калмыки во второй половине XVII века не появлялись севернее Саратова и постоянно враждовали с Ногаями.[58] Еще более смутны показания о племенах обитавших на севере и северо-востоке от Ногайской страны. Герберштейну сказывали в Москве, что за Вяткой и Казанью, в соседстве с Пермью, живут Татары тюменские, шибанские и козацкие; из них тюменские обитают в лесной стране, простирающейся прямо к востоку от Перми.[59]

Кроме тюменьских Татар в Москве известны были в первой половине XVI в. по ту сторону средняго Урала имена Обдорской и Кондийской земли, которыя скоро включены были в титул государя. В русском описании пути к Оби Герберштейн читал, что в области Иртыша, кроме Тюмени, есть город Ierom. По реке Сосве (Iossa) и к северу от нея по Оби живут Вогуличи и Угричи; в области первых есть город Lepin. В том же описании сообщаются смутныя, перемешанныя с сказочными подробностями известия о других сибирских племенах, живших далее к востоку, в области верхней Оби и Енисея. На разстоянии двух месяцев пути от устья Иртыша находится город Грустина; здесь живет народ Грустинцы; от их города до озера Китайскаго, по реке Оби, вытекающей из этого озера, более трех месяцев пути. В Лукомории, горной и лесной стране, лежащей за Обью подле Ледовитаго океана, есть город Серпонов, где живет другой народ Серпоновцы; с Грустинцами и Серпоновцами ведут немой торг черные люди, лишенные дара слова человеческаго, которые приходят от озера Китайскаго с разными товарами, преимущественно с жемчугом и драгоценными камнями. В Лукомории живут другие дикие люди, с одним очень странным и баснословным свойством: разсказывают, что каждый год в ноябре они умирают или засыпают, а на следующую весну, в апреле, оживают, подобно лягушкам или ласточкам. Грустинцы и Серпоновцы торгуют и с ними, но особенным образом. Когда настает урочное время зимняго засыпания, Лукоморцы кладут в известном месте свои товары и скрываются; Грустинцы и Серпоновцы приходят и берут эти товары, оставляя взамен их свои, в соразмерном количестве. Если же Лукоморцы, проснувшись, найдут, что их обманули, что оставленное ими не стоит взятаго, они требуют назад свои товары; от этого происходят у них частыя ссоры и войны с Грустинцами и Серпоновцами.[60] С гор Лукомории течет большая река Cossin, при устье которой стоит город того же имени. Оттуда же вытекает другая река Cassima, которая впадает в большую реку Tachnin; за этой последней, как разсказывают, живут также необыкновенные люди, из которых одни покрыты шерстью, как звери, у других собачьи головы, у некоторых вовсе нет ни головы, ни шеи, лицо помещается на груди; ног также нет, а есть длинныя руки.[61]

Такия представления существовали в Москве в первой половине XVI века о стране, куда скоро должна была направиться русская колонизация. Подобныя же представления о северной Азии издавна распространены были и в остальной Европе. Если Герберштейн, относясь к ним с недоверием, не находит однакож возможности совершенно отвергнуть их, то писатели XVII века пытаются уже по возможности объяснить эти баснословные разсказы. В Посольском приказе, в Москве, Олеарий говорил с двумя Самоедами, понимавшими по-русски, которых соплеменники их послали к царю московскому с подарками; эти Самоеды передали Олеарию подробности об образе жизни своего племени, и ими он объясняет некоторые баснословные разсказы о северных странах. Разсказы о людях с собачьими головами, покрытых шерстью и т. п., по его мнению, произошли от того, что жители берегов Ледовитаго океана носят особеннаго рода верхнюю одежду из звериных шкур, обращенных шерстью наружу; она закрывает тело с головы до ног и имеет один разрез около шеи; рукавицы пришиваются к рукавам, так что, когда в зимнее время дикарь