Первым по времени из житий, написанных по распоряжению Макария, была новая редакция биографии Михаила Клопскаго, составленная в 1537 г. Василием Михайловичем Тучковым. Неизвестно, почему архиеп. Филарет назвал этого писателя Михаилом, смешав его с отцом, Михаилом Васильевичем Тучковым, дедом Андрея Курбскаго по матери. Оба Тучковы, отец и сын, были довольно известные люди на Руси в XVI в., и исторические источники сохранили о них достаточно сведений. Автор новой редакции жития Клопскаго юродиваго в похвале святому дважды называет себя недостойным рабом Василием; то же имя находим у современника, новгородскаго летописца, который подробно разсказывает о происхождении новаго жития и называет автора сыном боярским, тогда как Михаил Тучков уже в 1512 г. является окольничим, еще при великом князе Василие был наместником в Новгороде, а в 1537 г. принадлежал к числу старых думных бояр. Столь же ошибочно другое известие архиеп. Филарета, будто биограф Тучков стал потом иноком Илиею, написавшим канон Михаилу Клопскому и житие Георгия, мученика болгарскаго. По известию, скрытому автором в каноне, последний написан рукою пресвитера Илии по благословению новгородскаго архиеп. Макария, следовательно, не позже 1542 г. Житие Георгия болгарскаго, по словам биографа, того же Илии, составлено в 1539 г. Отсюда видно, что, если бы этот Илия был Василий Тучков, мы не встретили бы оффициальнаго известия, что на царской свадьбе в 1547 г. была только жена Василия Михайловича Тучкова, а сам он болел, убился с коня и его место дружки с невестиной стороны занимал Морозов. Разсказ самого Тучкова в послесловии к житию и известие современнаго летописца согласно показывают, что побуждение, вызвавшее новую редакцию, было чисто литературное: Макарий был недоволен «весьма простым» изложением древней редакции, и, когда к нему явился за благословением грамотей сын боярский, приехавший в Новгород собирать ратников в поход и «издетска навыкший велми божественнаго писания», владыка упросил его «написать и распространить житие и чудеса» Михаила, сообщив ему для этого древнюю редакцию. Согласно с этим летописец разсматривает труд Тучкова исключительно со стороны литературной формы: «Аще кто прочет сам узрить, како ветхая понови и колми чудно изложи». При этом он не может удержаться, чтобы простодушно не выразить своего удивления перед тем редким в истории нашей литературы явлением, как «от многоценныя царския палты сей храбрый воин прежеписанный Василей светлое око, и всегда во царских домех живый и мягкая нося и подружие законно имея, и селика разумия от Господа сподобися». Сам биограф указывает образчики элементов своего книжнаго образования, ссылаясь и на житие митрополита Алексия в Степенной, и на книгу о Тройском пленении, называя Омира и Овидия, Еркула и Ахилла. В этом книжном образовании боярскаго сына объяснение литературнаго мастерства и широкаго реторическаго размаха, обнаруженных им в похвале святому и, особенно, в предисловии, где он, начав с Адама, изложил очерк хода искупления человечества и начало христианскаго просвещения России, прибавив кстати новгородскую легенду о жезле апостола Андрея. Но этим и ограничилась дальнейшая обработка жития в новой редакции. Выше было указано, что источником, по которому Тучков описал жизнь Михаила, служила редакция пророчеств, которую мы считаем первой по времени литературной обработкой жития. Тучков не только не расширил фактическаго содержания этой редакции новыми чертами, но не исчерпал и того, что давала она; напротив, сокращая разсказ ея в своем переложении, он впал в неточности и ошибки, причина которых или в невнимательном чтении источника, или в особенных соображениях редактора. Встречаем у Тучкова одну новую черту, впрочем не имеющую значения историческаго факта. Уже по древнейшей редакции жития в пророчестве Михаила о падении Новгорода заметна примесь народной легенды. У Тучкова эта легенда является в более развитом виде: предсказанию, выслушанному посадником Немиром в 1470 г., здесь предшествует пророчество о том же, высказанное Михаилом архиеп. Евфимию еще в 1440 г., по случаю рождения у великаго князя сына Ивана, будущаго разорителя обычаев вольнаго Новгорода. Другой, более простой по изложению вариант этой новой легенды сохранился в одном летописном сборнике, составленном в конце XVI в. По простоте и живости разсказа он напоминает первую редакцию жития Михаила и, может быть, заимствован летописью отсюда, хотя его нет в немногих сохранившихся списках этой редакции. Благодаря разсмотренным особенностям труда Тучкова историк едва ли может воспользоваться в нем чем-нибудь фактическим, кроме четырех посмертных чудес, которыя прибавлены здесь к одному, известному по первой редакции. Выше было сказано о грешном пресвитере Илии, который по поручению Макария написал канон Михаилу Клопскому. Из послесловия к другому труду этого Илии, к житию Георгия, мученика болгарскаго, узнаем, что автор был иеромонах, служивший при домовой церкви новгородскаго владыки. Обстоятельства, вызвавшия это житие, и его характер дают любопытное указание на то, из каких источников иногда черпались и как обработывались на Руси южнославянския церковныя предания. Илия написал житие в 1539 г. Незадолго до этого в Новгород пришли с Афона двое монахов, Митрофан и Прохор. Макарий принял их радушно и стал спрашивать: как стоит христианство и не велика ли нужда от поганых? Гости много разсказывали ему о насилиях скверных Сарацын и поведали между прочим о мучении Св. Георгия. «Владыка, – добавляет Илья в предисловии, – восхитил из уст их повесть точно пищу сладкую и повелел мне описать подвиги мученика». Сохранилось болгарское сказание о том же Георгие, написанное средецким священником, который был очевидцем события и принимал близкое участие в мученике. Сличение обоих сказаний показывает, в каком виде болгарское событие дошло до русскаго читающаго общества. Средецкий священник написал подробную повесть, не чуждую книжных приемов житий. В основных моментах разсказа и в немногих подробностях новгородская повесть напоминает болгарскую; в остальных чертах обе оне так далеки друг от друга, как будто говорят о разных мучениках. Можно было бы видеть в разсказе Илии дополнение болгарской повести, заимствованное из другаго источника, если бы обилие противоречий, в какия новгородская биография вступает с болгарской, не заставляло подозревать и в остальных подробностях первой искажение действительных событий. Это объясняется характером источника, из котораго черпал Илия. Из его разсказа видно, что он написан единственно со слов афонских пришельцев и последние не сообщили автору письменных материалов для биографии Георгия. Из слов средецкаго священника можно заметить, что он бывал на Афоне. Может быть, афонские иноки читали его повесть; вероятнее, что они знали о мученике по слухам. Во всяком случае, когда им пришлось разсказывать о нем в Новгороде более 20 лет спустя после события, в их памяти удержались смутныя черты его, к которым Илия прибавил от себя общия места житий. Но вместе с неточными или неясными чертами жизни и страдания Георгия Илия записал со слов пришельцев несколько любопытных известий о янычарах и об отношениях Турок к завоеванным христианам в XVI в., известий, которых нет в болгарской повести и которыя имеют цену показаний очевидцев.

Вскоре после собора 1547 г. по поручению митрополита Макария написаны жития кн. Александра Невскаго и митр. Ионы. Имена обоих значатся в списке святых, канонизованных названным собором. В предисловии к житию кн. Александра биограф прямо говорит, что данное ему поручение было следствием соборнаго изыскания о чудесах князя. Этими чудесами ограничивается все, что внесла редакция новаго в фактическое содержание биографии; самое жизнеописание в ней большею частью дословное повторение древней повести об Александре; только некоторыя черты последней, не соответствующия приемам позднейшей агиобиографии, сглажены в новой редакции или разбавлены общими местами житий. Согласно с таким происхождением и характером новой редакции составитель дал ей заглавие «похвальнаго слова», а не жития. По некоторым выражениям ея видно, что она составлена во Владимире; некоторыя чудеса автор записал со слов очевидцев, монахов здешняго Рождественскаго монастыря, где покоились мощи святаго. В житии нет ближайших указаний на личность автора. Но между службами новым чудотворцам, канонизованным в 1547 г., находим канон кн. Александру, написанный Михаилом, иноком названнаго монастыря. Очень вероятно, что этот инок Михаил был на соборе 1547 г. в числе представителей владимирскаго духовенства и получил от Макария поручение составить разсматриваемую редакцию жития. Этим объясняется ошибка архиеп. Филарета, который, смешав с владимирским иноком Михаилом боярина Михаила Тучкова, не бывшаго писателем, приписал ему вместе со службой св. князю и разбираемую редакцию жития. Догадка о происхождении этой редакции из Рождественской обители во Владимире подтверждается одним современным источником. Почти в одно время с этой редакцией, как увидим ниже, но независимо от нея составлена была другая в Псковской области биографом местных святых Василием. Встречаем, наконец, третью обработку того же жития, сделанную также при митрополите Макарие. Биограф суздальских святых Григорий, писавший около половины XVI в., в похвальном слове русским святым говорит о владимирских иноках, описавших добродетели Александра. Если в форме этого известия видеть определенный намек на литературные факты, то мы вправе заключить, что эта третья редакция, подобно первой разсмотренной, написана в половине XVI в. иноком Владимирской обители, где покоился князь. В нее вошла в сокращении, иногда дословно выше описанная первая редакция с прибавлением некоторых