пособия, которыми пользовался Макарий. Труд свой он снабдил предисловием и похвальным словом, написанными с обычной витиеватостью тогдашних наших агиобиографов-подражателей. На обработке предисловия у Макария заметно влияние предисловий к Епифаниевскому житию Стефана Пермскаго и к Пахомиевскому житию Сергия; по поводу чуда с одним из Вятчан приведен разсказ из жития Стефана Сурожскаго, которое стало распространяться в нашей письменности, по-видимому, около половины XV в. Сказанным едва ли не ограничивается все, что можно сказать с уверенностью о труде Макария: более подробный разбор его затрудняется тем, что в рукописях именем одного и того же автора обозначаются две разныя редакции жития и трудно решить, которая из них первоначальная. Говоря о прилуцком игумене- биографе, обыкновенно имеют в виду наиболее распространенный текст жития, какой находим в Макарьевских минеях. Ниже, в связи с позднейшей переработкой биографии основателя Прилуцкаго монастыря, будут указаны признаки, обличающие присутствие позднейших элементов в этом тексте.

Как источник нескольких житий, написанных в XV–XVI вв., важна летопись Спасскаго Каменнаго монастыря, составленная Паисием Ярославовым. Архиеп. Филарет сообщает, что Паисий был постриженник Каменнаго монастыря, не указывая, откуда заимствовано это сведение. Автор известнаго послания о причинах вражды между монахами кирилловскими и иосифовскими называет преп. Нила Сорскаго учеником Паисия: по-видимому, отсюда заключают, что Нил, постригшись в Кирилловой обители, находился там под руководством Паисия. Если это правда, то последний около половины XV в. был иноком Кириллова монастыря. Но во время игуменства Спиридона в Троицком Сергиевом монастыре (1467–1474) он жил уже здесь, как можно догадываться по списку жития Кирилла Белозерскаго, сохранившемуся в библиотеке лавры и писанному Паисием для Спиридона. В 1479 г. он стал игуменом Троицкой обители, по желанию великаго князя, и крестил его сына; года через два падение иноческой дисциплины в монастыре заставило его отказаться от игуменства. С тех пор не раз встречаем его в Москве: в 1484 г. великий князь советуется с ним о митр. Геронтие и уговаривает его занять место последняго; в 1490 и 1503 гг. он является в Москве на соборах. Но нет прямых указаний на место его постояннаго пребывания после отказа от игуменства в Троицком монастыре. Из письма архиеп. Геннадия (от 25 февр. 1489 г.), в котором он просит Ростовскаго архиеп. Иоасафа вызвать старцев Паисия и Нила и посоветоваться с ними об исходящей седьмой тысяче лет, можно заключать, что Паисий жил в пределах ростовской епархии, в Кирилловом или Каменном монастыре. На это последнее место указывает и составленная Паисием летопись. К заглавию ея обыкновенно присоединяется заметка о составителе: «Той собра от многих от старых книг после пожара Каменскаго монастыря (1476 г.)». Однако ж большая часть известий летописи относится к XV в.; проверив их, можно несколько определить источники и качество всего сказания. Последнее известие в нем, относящееся к XV в., помечено 1481 г.; отсюда видно, что Паисий составил летопись уже после своего игуменства. Он сообщает известия об отдаче Каменному монастырю великим князем Василием Васильевичем села на р. Пучке, Никольскаго монастыря в Св. Луке и села в Засодимье: до сих пор уцелели грамоты об этих вкладах. Но в том виде, как сохранилось сказание в рукописях, оно отличается многими неточностями. Смерть Ростовскаго архиеп. Дионисия в 1426 г., по летописи, отнесена в нем к 6903 г.; в 1452 г. оно дает 15 лет 12-летнему сыну великаго князя Ивану; по его разсказу, Кассиан, игумен Кириллова монастыря, сложив с себя игуменство, возвратился в Каменный монастырь, место своего пострижения, еще при вел. кн. Василие Василиевиче, следовательно, прежде 1462 г., а по одной грамоте он игуменствовал в Кирилловом монастыре еще в 1468 г. Эти неточности, если оне принадлежат самому Паисию, можно объяснить тем, что Паисий составлял летопись по памяти, много лет спустя после пожара 1476 г. Это делает вероятным предположение, что и немногия известия о монастыре до XV в. взяты летописцем из устнаго монастырскаго предания, а не из какого-либо стариннаго письменнаго источника. Разсказ об основании монастыря дает понять, что имя основателя, белозерскаго князя Глеба, сохранилось в предании благодаря тому, что рано было связано с некоторыми урочищами в Кубенском крае; но отчество князя все нам известные списки летописи обозначают неправильно, называя его Борисовичем, а не Васильковичем. По началу сказания видно также, что составитель его вслед за преданием смутно представлял себе судьбу монастыря в XIII и XIV вв. Паисий называет Каменный монастырь «первым начальным монастырем за Волгою»; между тем такой же источник, каким руководствовался летописец, предание, приписывает более раннее происхождение трем другим заволжским монастырям, Устьшехонскому на Шексне, Гледенскому около Устюга и Герасимову около Вологды. Из монастырских записок, может быть, заимствованы Паисием известия об Александре Куштском и Дионисие Глушицком: по крайней мере, в разсказе его о последнем, как сейчас увидим, заметна связь с биографией Дионисия или ея источниками. Житие Дионисия любопытно по обработке своей в том отношении, что различные литературные элементы, развивавшиеся в агиобиографии, слиты здесь так слабо, что их легко разделить. В основу его положены монастырския летописныя заметки, изложенныя так же просто, как и сказание Паисия, но без неточностей последняго и более подробныя. К этой летописи редактор приделал длинное витиеватое предисловие и такое же похвальное слово святому; при составлении перваго редактор заметно пользовался послесловием Паисия к житию Сергия; в летописный разсказ вставлены, где следует, общия места агиобиографии, реторика которых имеет мало гармонии с простым изложением источников. В предисловии редактор скрыл свое имя под анаграммой, изложенной по какой-то особенной «литорейной» грамоте: библиографы догадываются, что в этой анаграмме скрыто имя Глушицкаго инока Иринарха. В одной рукописи житие сопровождается любопытной припиской с известием, что оно написано в Покровском монастыре на Глушице в 1495 г. Из слов Иринарха видно, что у него не было под руками летописи Паисия: он пишет, что прилежно искал известий о происхождении и детстве Дионисия, но не мог узнать ни о родителях его, ни об отечестве, «токмо изыскахом от многа мало постническаго жития его». Согласно с этим он начинает свой разсказ прямо с поселения Дионисия на берегу Кубенскаго озера, на месте опустевшаго Святолуцкаго Никольскаго монастыря, как будто не зная, что глушицкий подвижник прежде того, еще юношей Димитрием, пришел из Вологды на Каменный остров и, постригшись под именем Дионисия, жил там 9 лет, а потом удалился на Святую Луку, о чем разсказывает Паисий. С другой стороны, разсказ о свидании Дионисия Глушицкаго с Ростовским архиеп. Дионисием дословно сходны у Паисия и Иринарха, и первый даже удержал в своей летописи выражение, обличающее в первоначальном авторе разсказа жителя Глушицкаго, а не Каменнаго монастыря. Это, впрочем, не значит, что Паисий выписал названный разсказ у Иринарха: при короткости разстояния между Каменным и Глушицким монастырями, летописец перваго легко мог достать часть тех же глушицких записок, которыми пользовался Иринарх. Существование этих записок очевидно по многим указаниям жития Дионисия. В предисловии биограф говорит, что писал житие по поручению соборных старцев монастыря и писал на основании того, что сообщили ученики святаго, хорошо его знавшие, жившие с ним много лет, Амфилохий, Макарий и Михаил; не видно, чтобы сам Иринарх был современником и очевидцем Дионисия; напротив, он делает, по-видимому, намек, что не застал в монастыре и названных им учеников святаго; «изыскахом... елико слышах от некых, яже ученицы его поведали тем». В большей части разсказов, даже о мелких явлениях в истории монастыря, точно и в летописной форме обозначен год события: это обилие хронологических пометок показывает, что биограф пользовался не одними только изустными разсказами. В одном месте, под 1412 г., читаем о Дионисие слова, которыя едва ли мог сказать от своего лица биограф, писавший в 1495 г.: «Всем даяше образ смирением и прежде ны исхождаше на пение». Разсказ о построении приходской Воскресенской церкви Дионисием в 18 верстах от монастыря оканчивается заметкой: «Яже (церковь) ныне благодатию Христовою утверждена есть от архиеп. Ефрема града Ростова» (1427–1454 гг.); эта заметка также могла быть сделана рукой, писавшей при жизни Ефрема, а не 40 лет спустя по смерти его. Наконец, два разсказа – о посещении обители этим Ефремом и о приходе к Дионисию пермскаго архимандрита Тарасия в 1427 г. – имеют в заглавии одинаковую пометку: «А писал Макарей, ученик Дионисиев». Из этих указаний можно заключить, что редактор целиком переписал в житии записки современников. И в разсказе он не раз ссылается еще на изустныя сообщения, сделанныя ему старыми людьми. Хотя эпизоды, полученные этим путем, не всегда удачно расположены между статьями, заимствованными из старых записок, и заметно спутывали хронологическую последовательность разсказа в биографии; но благодаря слиянию различных источников развитие и значение Покровскаго Глушицкаго монастыря при жизни основателя изображены с такою полнотой в редакции Иринарха, что последняя в смысле историческаго источника принадлежит к числу немногих превосходных житий, какия можно найти в древнерусской литературе. С разобранными выше житиями Димитрия Прилуцкаго и Дионисия Глушицкаго