Роя, немногих, что выжили после мощного взрыва. Гнездо превратилось в дымящуюся едкими испарениями кучу, напоминающую мертвый развороченный муравейник. В снегу вокруг копошились черные личинки, похожие на пиявок, и люди вытаптывали их тяжелыми сапогами, с остервенением давили коконы и яйца. Кто-то уже тащит издалека сучковатые валежины, намереваясь обложить разрушенное Гнездо со всех сторон дровами и поджечь. Раздавались зычные команды — десятники и сотники искали своих бойцов, сплачивали, подсчитывали потери.
— Может, нам пойти помочь? — Тиас осторожно тронул Стаса за плечо. — Там, я вижу, еще не всех тварей перебили.
— Как хотите… — Стас, сидя на гитарном футляре, смотрел себе под ноги и массировал кулаками виски. — Но в этом нет надобности. Гнездо разрушено. Все существа Роя теперь неминуемо погибнут… — Стас говорил все тише и тише, и Тиас опустился рядом с ним на колени, чтобы слышать. — Они все погибнут. Уже совсем скоро. Лет через сто не останется ни одной…
— Я не доживу, — усмехнулся Тиас.
— Зато доживу я. — Стас поднял гоиову, искоса заглянул стрелку в лицо. Тиас невольно вздрогнул и поспешно отвернулся — ему показалось, что глаза у барда какие-то странные, жуткие, совсем нечеловеческие.
— И горел погребальным костром закат… — пробормотал Стас.
— Еще рано, — заметил Тиас. — Солнце высоко.
— Да, — негромко согласился Стас. — Высоко… Скоро весна… — Он помолчал немного и опять сказал невпопад:
— А яркое солнце слепило глаза, и синее небо вокруг… — Вздохнув, он покачал головой и рывком поднялся. Тиас тоже встал.
Связанные Назлух и Хурхас хрипели, пытаясь что-то сказать, но стрелки заткнули им рты тряпичными кляпами. Не обращая на магов внимания, Стас прошел мимо и куда-то бесцельно побрел. В руке у него была гитара, за плечами — старый истертый рюкзак с тонким летним спальником, несколькими пластиковыми пакетами, пачкой закаменевшей соли и радиоприемником. Он долго петлял по полю, иногда останавливаясь над телами убитых, иногда поднимая лицо к небу. Легорн, завидя его, подбежал, сказал, тяжело дыша:
— Я чуть было не убил Назлуха! Стас повернулся к нему, узнал.
— Теперь уже поздно.
— Что? Он мертв? А Хурхас?
— Все в порядке, — неопределенно сказал Стас.
Легорн, увидев что-то в снегу, воткнул меч в землю, присел, поднял заинтересовавшую его вещицу. Пробормотал:
— Оружие стрелков… — Он заглянул в ствол, палец его лег на спусковой крючок.
— Осторожно! — Стас отвел револьвер от лица воина. И вспомнил вдруг слова, сказанные не ему — но им! — “…нельзя было давать ребенку оружие…”
— Осторожно, — повторил он. — Это револьвер. Возможно, он заряжен.
— Револьвер, — повторил Легорн. — Значит, я могу, как стрелки?
— Можешь, — подтвердил Стас и попросил: — Оставь меня…
— Что?
— Я хочу побыть один.
Легорн пожал плечами и ушел — в одной рук меч, в другой подобранный револьвер.
А Стас смотрел в небо, прямо на солнце. Глаза слезились, он часто моргал, но глаз не опускал. Небо было чистое. Одно только небо. Вся грязь всегда оседает на землю…
Он сел в сырой снег, в грязь, открыл гитарный футляр, один за другим расстегнул кожаные ремешки, удерживающие инструмент на мягком ложе. Осторожно вынул гитару.
Коснулся струн.
И заиграл. Для неба. Для солнца.
Балладу без слов.
Пока без слов.
Горькую песню о новой весне…
Он смотрел на солнце. Но уже не видел его.
Из уголков его глаз сочилась слизь.
Теперь Стас знал все. Даже то, чему еще только предстоит свершиться.
И, помимо всего прочего, Стас твердо знал, что домой теперь он не вернется.
Никогда.
Эпилог
Они встретились в маленькой таверне на перекрестке пыльных дорог возле небольшого городка. Два нищих странника, невообразимо старые, по человеческим меркам. Они зашли в закусочную почти одновременно, но заметили друг друга лишь после того, как выпили по кружке дешевого кислого пива. Их взгляды пересеклись, они узнали друг друга, и оба тотчас отвернулись.
Потом их взгляды встретились вновь. Один из них чуть заметно кивнул. Второй слегка ухмыльнулся.
Хозяин принес каждому еще по кружке пива. Потребовал заплатить за уже выпитое — он не доверял нищим. Хурхас положил на угол стола медную монетку. Назлух расплатился крохотной посеребренной булавкой, видимо подобранной где-то в дорожной пыли. Ворча, хозяин удалился за стойку.
Старики сидели за разными столами, в противоположных углах заведения. Народу было немного — два человека ели жареное мясо, запивая его вином, и еще один, накрошив в тарелку сухарей, шумно хлебал куриный бульон.
Когда кружка наполовину опустела, Хурхас медленно поднялся. Назлух посмотрел на него. Беззвучно шевельнул губами.
— Что? — спросил Хурхас, взяв кружку и шагнув к старому недругу.
Назлух покачал головой и опустил глаза.
Хурхас перешел за другой столик. Поближе.
Они долго тянули пиво, стараясь смотреть только в свои кружки. Потом Хурхас пробормотал:
— Выглядишь отвратительно. Назлух усмехнулся:
— Ты тоже.
Они опять надолго замолчали.
— Не думал тебя встретить, — сказал Назлух.
— Жив пока, как видишь, — ответил Хурхас. Пива оставалось совсем немного, на самом дне. Но они не торопились его допивать.
— Слышал, что случилось с Регенором? — спросил Назлух у своей кружки.
— Нет, — не поднимая глаз, сказал Хурхас.
— Его убил какой-то оборванец из-за дешевого оловянного кольца. Ткнул ножом.
— Человек?
— Конечно.
— Давно?
— Лет двести назад. Или сто. Я не помню. Хурхас помолчал. Вздохнул, покачал головой:
— Вот оно как… Величайшего мага закололи, словно свинью.
— А Пагронин перерезал себе горло, — сказал Назлух. — Сам. На последние деньги купил у брадобрея старую тупую бритву и…
— Давно? — спросил Хурхас.
— Давно.
— Кто еще жив?
— Не знаю. Возможно, только мы.
— Не этого я хотел, — сказал Хурхас. — Кто же знал, что все так получится?
— Я не смог тебе помешать. Жаль. Сейчас все было бы по-старому.
— Есть и хорошие стороны в случившемся, — хмыкнул Хурхас.
— Какие же?
— Теперь мы бессмертны.
