крах. Ни переселение евреев из деревни, ни превращение их в вольных хлебопашцев или в фабричных рабочих не удались. Так что до изобретения лучших средств решения проблемы разумнее всего было сохранить все в неизменном виде.

Итак, пресловутое обвинение в ответственности за бедствия деревни с евреев сняли, чтобы возложить ее на польское дворянство. До тех пор, пока польские дворяне Белоруссии и Польши будут вести хозяйство, основанное на производстве и продаже спиртного – считал Комитет, – ничто не сможет воспрепятствовать пьянству и его последствиям, и винить в этом, в сущности, нельзя ни христианина, ни еврея. Вместо того чтобы травить и преследовать корчмарей, властям лучше было бы поискать способ сделать торговлю спиртным менее выгодной. Тогда и экономику дворянских поместий их хозяевам придется строить иначе.

Рассматривая вредоносные последствия шляхетского хозяйствования, Комитет развил критические оценки, данные Первым еврейским комитетом и выраженные в 35-й статье «Положения» – в ней содержались предостережения в адрес помещиков. В повышенной резкости рекомендаций Третьего еврейского комитета прозвучало более откровенное, чем прежде, осуждение поляков и их хозяйственной практики. Возможно, дело было в появлении у русских границ возрожденного (и враждебного) польского государства – созданного Наполеоном Великого герцогства Варшавского. В результате – по крайней мере, временно – давление властей на евреев было ослаблено.

Первый ученый, исследовавший правовой статус русского еврейства, – И.Г.Оршанский, назвал доклад Третьего еврейского комитета самым важным событием в истории законодательной работы с евреями[529]. Но едва ли дело обстояло именно так, хотя этот документ был, вероятно, полезен Оршанскому для полемики по еврейскому вопросу в пореформенной России. Самой характерной чертой доклада Третьего комитета было то, что ни одну из содержащихся в нем рекомендаций так и не выполнили. Отчасти это можно приписать неудачному моменту появления доклада – он был представлен царю 17 марта 1812 г., когда у него с избытком хватало других проблем.

24 июня того же года Великая армия Наполеона перешла Неман и вступила на русскую территорию. Начались события, вошедшие в историю России как Отечественная война 1812 г. Как сказано выше, российские власти уже давно опасались за лояльность евреев в случае столкновения с Наполеоном. Но русское еврейство проявило безусловную преданность России в час военных испытаний, и этому не следует удивляться. Учреждение наполеоновской Ассамблеи еврейских нотаблей и Великого Синедриона внушило приверженному традициям еврейскому сообществу серьезнейшие опасения вместо того, чтобы привлечь его на сторону французского императора. Ортодоксальным евреям не надо было даже слушать русскую пропаганду (которая распространялась в черте оседлости в 1807 г.), чтобы убедиться в намерениях Синедриона внести изменения в еврейскую религию. Французское вторжение несло евреям, как и остальному населению России, лишь разорение и смерть, тем более что путь завоевателей лежал прямо через губернии черты оседлости. Первым же крупным российским городом, взятым французами, оказался Вильно, этот «литовский Иерусалим».

Открытые выражения преданности России исходили от всех групп русского еврейства. В 1813 г. в журнале «Сын Отечества» появился текст обращения, с которым выступил маскил Гиллель Маркович после службы в синагоге по случаю праздника Рош Хашана в 1812 г. Он назвал Наполеона «врагом человечества» и сравнил французских завоевателей с ассирийцами, разграбившими древний Израиль. В заключение он воззвал: «О Боже! Защити и огради твою верную Россию (которая заступает теперь место обетованной земли) от силы злого и святотатственного врага»[530].

И на противоположном идеологическом полюсе еврейства выдающийся лидер хасидов и основатель традиции Хабада, Шнеур Залман, тоже пылал ненавистью к Наполеону. Он предпочел покинуть свой дом в Белоруссии, в местечке Ляды, и уйти от французов вместе с отступающими русскими войсками[531]. Русские власти предоставили ему защиту и помощь, так как увидели, что его влияние укрепляет лояльность евреев. Похоже, что правительство намеревалось напечатать и распространить прокламацию Шнеура Залмана к его единоверцам. В русском варианте этого текста превозносилось положение, которое занимают евреи «в любезном отечестве нашем» наравне с другими подданными, и говорилось, что они могут избирать для себя любое дело, а при этом им гарантирована свобода вероисповедания и освобождение от военной службы. «В котором же царстве народ еврейский имеет таковые выгоды?» Затем евреи призывались оказывать всяческую помощь царским войскам. «Услуживайте Его военным начальникам всеми силами, уведомляя оных тайным и поспешнейшим образом, друг через друга, о воинских неприятельских местах, где сколько их есть, о их намерениях, словом, о всем, что к отвращению вреда нашему любезному Государю Александру Первому, Его славному царству, а нашему отечеству, может содействовать». В ход пошел даже еврейский язык: «Язык еврейский, которого письмена известны единым только нам, верности чего я не сомневаюсь, не откроет нас перед нашим врагом, алчностью своею разорившим всю Европу и наконец вторгнувшимся для того жив недра России, нашего любезного отечества»[532].

Несомненно, лояльность Шнеура Залмана была искренней. Но вряд ли он был так наивен в отношении русской политики, как это прозвучало в его преувеличенных восхвалениях, предназначенных для ушей русских покровителей. В другом приписываемом ему высказывании обнаруживается полезное уточнение:

«В первый день Рош Хашана, накануне Мусафа, мне было явлено (с небес), что если Бонапарт восторжествует, то среди евреев возрастет богатство и судьба их исправится, однако сердца детей Израиля будут отторгнуты и удалены от их Отца небесного. Если же одолеет наш царь Александр, то наверняка возрастет бедность среди евреев, и удача отвернется от них, но зато сердца детей Израиля соединятся с их Отцом небесным»[533].

Это было довольно точное предсказание будущего евреев после победы над французами.

29 июня 1814 г. император Александр I принял еврейскую делегацию в ставке в Брюсселе. Время было бурное – 31 марта (по н.ст.) союзные армии вступили в Париж, а 11 апреля Наполеон, этот «враг человечества», отрекся от престола. Настало время вознаградить подданных Российской империи за все тяготы и лишения, перенесенные ради изгнания Великой армии и освобождения Европы от французского владычества. Делегатам было сказано, что «Его Величество соизволил выразить еврейским кагалам свое милостивейшее расположение и повелеть, чтобы та же депутация или подобная отправилась в С. – Петербург, дабы там, во имя проживающих в империи евреев, выждать и получить выражение высочайшей воли и определение относительно их всеподданнейших желаний и просьб касательно современного улучшения их положения»[534].

Евреи являлись лишь одной из многочисленных групп, которым посулили монаршую милость. Вернувшись в Петербург накануне своего тезоименитства 30 августа, царь приказал адмиралу А.С.Шишкову составить официальный манифест, выражающий высочайшую признательность верноподданным. В этом документе дворянам были обещаны медали, а крестьянам было сказано, что их «вознаградит Господь»[535]. Словом, не всех российских подданных ожидали равные милости.

Россия 1815 г. заметно отличалась от России 1812 г., и не только территориально, но и психологически. Эти изменения отражались на еврейской реформе, запланированной как Первым, так и Третьим еврейскими комитетами. Самой явной переменой стала все возрастающая восприимчивость государя Александра I и его ближайших советников к различным течениям христианского мистицизма. В политической жизни тоже наступили изменения: интересы Александра переместились из области внутренних преобразований в сферу, где решались судьбы Европы. Послевоенная система конгрессов привела к тому, что император часто пребывал за границей, оставляя собственное царство под присмотром солдафонов вроде графа А.Аракчеева. В последнее пятилетие своего правления Александр, напуганный призраком вольнодумства внутри страны и в Европе, перешел к более суровой внутренней политике – в 1823 г. запретил тайные общества, ужесточил цензуру. Оценивая александровское царствование, иногда пытаются разделить его на две половины: на либеральную реформаторскую фазу до 1812 г. и сменивший ее период реакции и обскурантизма. Однако при ближайшем рассмотрении такое деление не выдерживает критики. Так, и мистические, и авторитарные наклонности Александра проявлялись задолго до 1812 г., а многие