Джеррик поймал ее, когда она начала падать. Ее разум и сердце — такие слабые — вернулись к Тикалю. «Беги, мой малыш, беги».

— Беги, беги, — эхом откликнулся он далеко в лесу.

Тамринк мчался с поврежденной лапкой, прижатой к животу, помогая себе руками и прыгая на здоровой ноге, высоко держа хвост.

«Беги и спрячься… уноси ноги, моя маленькая любовь». Боль не давала ей дышать. Она уже не могла хватать воздух ртом.

Тикаль убегал, летя через лес, и вдруг что-то схватило его за ногу, сбросив в грязь.

Пока он пытался освободиться, изгибаясь и дергаясь, Мама Фреда увидела то, что схватило его: петля паутины обвилась вокруг его ноги. Теперь она тащила его назад, притягивая его мечущееся в панике тело к хозяйке паутины, паучьей королеве. Вирами, подкравшись по его следу, сгорбилась, широко расставив ноги, и на ее губах была зелень чистого яда.

Из-под ее ног хлынула волна красных паучков, устремившись к маленькому Тикалю. Любимец Мамы Фреды боролся, пытаясь кусаться своими острыми зубками сквозь опутавшую его паутину.

«Тикаль!»

Неожиданно он вырвался, повернулся и скакнул прочь, прыжками направляясь к низко висящей ветке. Мама Фреда почувствовала, как вцепились в кору его пальцы.

Но ветка не была пустой.

Маленькие паучки ползали по ней и по пальцам Тикаля, спускаясь по его тоненькой руке. Когда они начали кусать его, боль пронзила Маму Фреду, боль еще хуже, чем боль в ее собственном сердце. Маленький тамринк снова упал прямо посреди россыпи пауков.

Мама Фреда закричала, когда волна пауков накрыла его:

— Тикаль!

— Мама, Мама…

Затем она почувствовала, как его маленькое храброе сердце сжалось и остановилось… как и ее собственное.

Глубоко в пещере ее тело изогнулось. Агония прошла через ее кости и сердце.

— Что с ней? — выкрикнул Магнам.

— Она умирает! — проговорил Джеррик. — Ее сердце!

Мама Фреда почувствовала, как тьма смыкается вокруг нее, тьма более плотная, чем любая слепота. Она боролась за хотя бы еще один вдох — наполнить воздухом легкие, словно налившиеся свинцом от приближающейся смерти. И она выдохнула последнее предупреждение своим друзьям, своему любимому:

— Берегитесь… Вирани!

Затем холодная волна тьмы стерла ее боль. Она отошла с прикосновением ее любимого, чувствуя, как его губы коснулись ее губ в последний раз, и где-то далеко во тьме она услышала тоненький свистящий крик, потерянный и напуганный:

«Мама, Мама!»

«Т-с-с, маленький, я иду».

Застыв, Толчук смотрел на темное видение, появившееся из Призрачных Врат.

— Елена? — повторил он.

Женщина посмотрела на него, ее темные глаза сияли подобно отшлифованному обсидиану. Серебряные пряди продолжали виться вокруг ее лица, словно движимые невидимыми течениями. Вспышки энергии пробегали по локонам и парящим прядям, как будто они появились из Призрачных Врат только для того, чтобы оттенить, накрыв сверкающей волной, черную кожу призрака. Когда она вышла из-под арки, черты ее лица стало возможно различить в деталях, как будто она поднялась из глубин темного моря.

Толчук увидел свою ошибку. Эта незнакомка, хоть и похожая на Елену, не была ею. Призрачная женщина была намного старше. На ее лице не было морщин, но тяжесть тысячелетий отметила глаза и губы, и серебро волос не было результатом одной только магии. Здесь стояла женщина, чей возраст исчислялся веками.

— К-кто ты? — выдавил он из себя.

Триада ответила на его вопрос:

— Госпожа Камня. Его хранитель и страж, — и их голоса были полны благоговения.

Видение подняло темную руку, откинув с лица туман серебряных прядей.

— Нет, — сказала она, ее черные губы шевельнулись. — Больше нет, — слова были тихими; кроме того, они странно не сочетались с движениями губ. — Я больше не могу удерживать тьму, что грядет. Мое время прошло, — ее глаза сверкнули на Толчука: — Нужны новые стражи.

Толчук отпрянул, и Триада шевельнулась в смущении, их фигуры затуманились:

— Но Госпожа Камня была вечным стражем Врат…

— Нет, — повторила она снова, покачав головой. — Не вечным… только с древних времен… Я соединила свой дух с Камнем во время, затерявшееся в мифах и легендах…

Смятение превратило Триаду в туманные тени.

— Мы не понимаем…

— Некогда я носила иное имя, — ее слова прозвучали еще тише. — Ваши далекие предки называли меня не «Госпожа Камня», но куда более отталкивающим прозвищем: «Тула нэ ла Ра Хайн».

Толчук нахмурился, услышав ее последние слова, поскольку имя было произнесено на древнем языке огров. Но старейшины поняли — об этом можно было судить по крику, вырвавшемуся у призрачных фигур:

— Не может быть!

Они в ужасе отступили от Врат.

— Что-то не так? — спросил Толчук.

Одна из теней вскинула руки над головой, выкрикнув:

— Тула нэ ла Ра Хайн!

— Проклятая… — застонал другой.

— Та, что проклята! — закончил третий.

В панике группа разделилась, не представляя больше единого целого.

Толчук отступил на шаг:

— Кто?

Первый из Триады ответил:

— Она Тула нэ ла Ра Хайн… Ведьма Призрачного Камня!

Толчук нахмурился в замешательстве. Триада встала у него за спиной, словно защищая.

Темная женщина продолжала приближаться, не обратив внимание на их выкрики. Казалось, ее кожа стала еще темнее, а ее волосы еще больше заискрились. Гнев в ее глазах читался столь же ясно, как и бесконечная печаль.

Слова Триады наконец дошли до сознания Толчука.

— Ведьма Призрачного Камня, — пробормотал он, пристально глядя на нее. Затем озарение едва не сбило его с ног, и он вновь увидел сходство с Еленой. Другая ведьма… Он попятился, задрожав всем телом, затем выпалил имя, под которым он знал ее:

— Ведьма Духа и Камня!

— Сменяются времена, и появляется так много разных имен, — проговорила она холодно. — Странно видеть все победы и поражения своей жизни, сведенные к одной простой фразе, и даже эту фразу не могут вспомнить правильно, — она вздохнула. — Но ты знаешь мое истинное имя, не так ли, огр?

Он понял, увидев в ее лишенных усталости глазах то же, что было и у Елены.

— Сизакофа, — проговорил он громко.

Она кивнула:

— И я знаю тебя. Последний потомок Личука из клана Токтала.

Толчук нахмурился в замешательстве.

— Клятвопреступник, — объяснила она.