совершал ошибок.

Что делало его собственные ошибки грубейшими.

К счастью, все эти проблемы оказались легко разрешимыми. Грегори просто взял и съехал. Правда, на то, чтобы содержать квартиру, пусть и небольшую, пришлось взять какую-то сумму из его содержания, однако траты того стоили.

Даже такая малость – уйти из дома, чтобы никто не расспрашивал, зачем пошел, или куда, или, в случае с матерью, к кому, – доставляла удовольствие. И поддерживала. Странно, что самая обычная прогулка могла наполнить человека ощущением независимости. Но ведь наполняла же.

И вот тогда он встретил ее. Люси Абернети. В Гайд-парке, хотя по всем прикидкам она должна была находиться в Кенте.

Она сидела на скамье и крошила хлеб птицам. Это напомнило Грегори тот день, когда он случайно наткнулся на нее в парке Обри-Холла. Она и тогда сидела на скамье и выглядела подавленной. Сейчас, оглядываясь в прошлое, Грегори вдруг сообразил, что, вероятно, незадолго до той встречи в парке брат сообщил ей, что вопрос с помолвкой решен.

Интересно, подумал он, почему она тогда ему не сказала?

Жаль, надо было бы рассказать.

Если бы он знал, что ее просватали, он никогда не поцеловал бы ее. Ведь это шло вразрез с правилами поведения, которых он придерживался. Джентльмен не должен разевать рот на чужую невесту. Если бы он знал правду, в ту ночь он ушел бы от нее и...

Грегори застыл. Он не знал, что сделал бы. Как же так? Ведь он бессчетное количество раз проигрывал эту сцену в голове и только сейчас понял, что ни в одном случае не представлял, что отталкивает ее от себя!

А после этого... он не очень хорошо помнил, как это случилось, но вот что именно случилось, помнил хорошо. До последней детали. Он помнил, как она смотрела на него, помнил прикосновение ее рук. Она вцепилась в него, и на мгновение ему показалось, что она нуждается в нем. Он мог бы стать для нее опорой, поддержкой.

Он ни для кого никогда не был опорой.

Но дело было не в этом. Он поцеловал ее не за это. Он поцеловал ее, потому что...

Потому что...

Господи, он не знает почему... Момент был такой – странный, загадочный. Вокруг стояла тишина – волшебная, чарующая тишина, которая, казалось, проникала внутрь и замедляла дыхание.

В доме бурлила жизнь, он буквально кишел гостями, но там, в коридоре, они были одни. И Люси смотрела на него, что-то искала в его лице, а потом... каким-то образом... она оказалась так близко. Он не помнил, чтобы двигался или опускал голову, однако каким-то образом ее лицо оказалось в дюйме от его лица. И в следующее мгновение он понял...

Что целует ее.

А потом он будто вынырнул из земного мира. Он утратил понятие о словах, о благоразумии, он утратил даже мысли. Его сознание превратилось в нечто первобытное. И его новый мир был наполнен яркими красками, жаром и эмоциями. Возникло ощущение, будто его тело поглотило сознание.

И теперь он спрашивал себя – когда позволял себе задавать этот вопрос, – мог ли он все это остановить? Если бы она не сказала «нет», если бы она не уперлась ладонями ему в грудь и не попросила остановиться...

Остановился бы он по собственной воле?

Смог бы он остановиться?

Грегори расправил плечи. Выпятил вперед подбородок. Естественно, смог бы. Ведь она всего лишь Люси. Она замечательная во многих смыслах, однако она не из тех женщин, от которых мужчины теряют голову. Просто тогда у него было временное помрачение рассудка. Кратковременное сумасшествие, вызванное странными и неприятными событиями того вечера.

Даже сейчас, сидя на скамейке в Гайд-парке, с небольшой стайкой голубей у ног, она оставалась той же самой старушкой Люси. Она пока еще не заметила его, поэтому он мог наблюдать за ней, сколько ему захочется.

Губы Люси шевелились.

Грегори улыбнулся. Она беседует с птицами. Что-то им рассказывает. Вероятнее всего, она дает им указания, возможно, назначает дату будущего кормления.

Или велит им есть с закрытыми клювами.

Он рассмеялся. Не удержался и рассмеялся.

Люси обернулась. Обернулась и увидела его. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись, и его, как обухом по голове, ошеломила мысль, что ему приятно видеть ее.

Надо признать, что подобная реакция с его стороны была довольно странной, если вспомнить, как они расстались.

– Леди Люсинда, – поздоровался Грегори, подходя к ней, – какой сюрприз. Я и не знал, что вы в Лондоне.

Секунду казалось, что она не может решить, как ей быть дальше. Потом она улыбнулась – чуть более неуверенно, чем прежде, что сильно удивило Грегори, – и протянула ломтик хлеба.

– Это голубям? – осведомился он. – Или мне?

Ее улыбка стала более похожей на те, к которым он привык.

– Как предпочитаете. Хотя должна предупредить вас – хлеб слегка заветрился.

Грегори лукаво прищурился.

– Вы уже попробовали?

И вдруг оказалось, что ничего не было. Ни поцелуя, ни тягостного разговора утром... все куда-то исчезло. Они снова стали добрыми друзьями, и в мире воцарился порядок.

Леди Люсинда поджимала губы, как будто считала, что ей следует сердиться на него, а он смеялся, потому что ему было весело поддразнивать ее.

– Это мой второй завтрак, – невыразительным тоном заявила она.

Грегори сел на другой конец скамьи и стал крошить хлеб. Набрав целую горсть, он рассыпал ее по земле и, откинувшись на спинку, стал наблюдать, как птицы, пуская в ход клювы и крылья, дерутся за лакомство.

Что же до Люси, то он заметил, что она бросает крошки методично, одну задругой, ровно через каждые три секунды.

Он проверил. Разве он мог не проверить?

– Ну вот, стая меня бросила, – нахмурившись, сказала она.

Грегори с улыбкой проследил за последним голубем, спешившим на угощение Бриджертона, и разбросал еще одну горсть крошек.

– Я всегда устраиваю лучшие приемы.

Люси покосилась на него.

– Вы невыносимы.

Грегори ответил ей хитрым взглядом.

– Это одно из моих превосходных качеств.

– По чьему мнению?

– Ну, моя мама, кажется, сильно меня любит, – изображая скромность, заявил он.

Люси рассмеялась.

И Грегори ощутил себя победителем.

– А моя сестра... не очень.

Одна из бровей Люси изогнулась.

– Та, которую вам нравится мучить?

– Я мучаю ее не потому, что мне нравится, – наставительным тоном проговорил Грегори. – Я делаю гак, потому что это необходимо.

– Кому?

– Всей Британии, – заявил он. – Поверьте мне.

Люси посмотрела на него с сомнением.

– Вряд ли все так уж плохо.

– Вероятно, нет, – сказал он. – Мама, кажется, и ее тоже любит, что меня чрезвычайно озадачивает.

Люси опять рассмеялась, и ее смех звучал... хорошо. Слово нейтральное, но как-то уж больно точно оно ее описывает. Ее смех идет изнутри – теплый, свободный, искренний.

Она повернулась к нему, и ее взгляд стал серьезным.

– Вам нравится поддразнивать, но я готова спорить на все, что у меня есть, что вы отдали бы за нее жизнь.

Грегори сделал вид, будто раздумывает над ее словами.

– А сколько у вас есть?

– Стыдитесь, мистер Бриджертон. Вы увиливаете от ответа.

– Конечно, отдал бы, – тихо проговорил он. – Она моя сестренка. Моя – и чтобы мучить, и чтобы защищать.

–  Разве она не замужем?

Он пожал плечами и оглядел парк.

– Да, думаю, теперь о ней может позаботиться Сен-Клер – дьявол бы его побрал. – Он повернулся к ней и улыбнулся, но улыбка вышла кривой. – Простите.

Как оказалось, Люси пребывала не в том настроении, чтобы обижаться. Более того, она удивила Грегори тем, что с чувством произнесла:

– Нет надобности извиняться. Бывают ситуации, когда только упоминание лукавого может точно передать всю глубину отчаяния.

–  Очевидно, вы сделали этот вывод недавно, причем на собственном опыте?

– Вчера вечером, – подтвердила его догадку Люси.

– Вот как? – Грегори, страшно заинтересовавшись, наклонился вперед. – И что же произошло?

Но Люси лишь покачала головой:

– Ничего особенного.

– Как же ничего, если вы извиняете богохульство?

Она вздохнула:

– Я уже говорила вам, что вы невыносимы, не так ли?

– У вас, леди Люсинда, острый язычок.

Она выгнула брови, что придало ее лицу хитрющее выражение.

– Это одна из моих тщательно скрываемых тайн.

Грегори засмеялся.

– Я, знаете ли, не просто обычная сплетница.

Грегори уже хохотал. Хохот зарождался где-то в желудке и сотрясал все тело.

Люси наблюдала за ним со снисходительной улыбкой, и это здорово умиротворяло его. Она выглядела теплой... даже мирной.

И он чувствовал себя счастливым с ней. Здесь, на скамье. Ему было легко и просто в ее обществе.

Отсмеявшись, он повернулся к ней и с улыбкой спросил:

– Вы часто приходите сюда?

Люси ответила не сразу. Она наклонила голову, будто задумавшись над его вопросом.

Что показалось Грегори странным – ведь вопрос был простым.

– Мне нравится кормить птиц, – наконец проговорила она. – Это успокаивает.

Грегори разбросал еще горсть крошек и усмехнулся:

– Вы так думаете?

Люси прищурилась и четким и собранным, как у военного, движением руки бросила на землю крошку хлеба. Потом следующую, причем точно так же. Затем она повернулась к Грегори. На ее губах улыбки не было.

– Да, если только вы не подстрекаете их к бунту.

– Я?! – с невинным видом воскликнул Грегори. – Да это вы вынуждаете их биться до смерти – и всего лишь ради крошки