большую охоту в монгольском стиле. Рассказы об этой охоте произвели на Александра большое впечатление.

В последнюю ночь Бисеза и Джош были гостями на роскошном пиру во дворце у Александра. Сам царь оказал Бисезе честь и присутствовал на пиру, наряженный Амоном, своим богом-отцом. Шлепанцы, бараньи рога, лиловый плащ. Пир получился шумным, пьяным и грубоватым, как вечеринка в каком-нибудь заштатном клубе регбистов. К трем часам ночи бедолага Джош был уже пьян до бесчувствия, и слуги унесли его в одну из дворцовых опочивален.

При свете одной-единственной масляной лампы Бисеза, Абдыкадыр и Кейси сидели рядом в роскошных креслах. В небольшом очаге перед ними горел огонь.

Кейси пил вино из высокого стеклянного кувшина с тонким носиком. Он протянул его Бисезе.

— Попробуй. Вавилонское вино. Лучше македонского пойла. Хочешь?

Бисеза улыбнулась и отказалась.

— Думаю, мне завтра надо быть трезвой.

Кейси проворчал:

— Судя по последним сведениям о Джоше, одному из вас точно надо быть трезвым.

Абдыкадыр сказал:

— Ну, вот мы и сидим здесь, единственные и последние люди из двадцать первого века. Даже не вспомню, когда еще мы оставались втроем.

Кейси буркнул:

— А мы и не оставались ни разу — с того самого дня, как случилась авария.

— Ты так считаешь? — удивилась Бисеза. — Не с того дня, когда мир развалился на части, а с того, как мы потеряли нашу «Пташку»?

Кейси пожал плечами.

— Я профессионал. Я летчик. Я лишился своей машины.

Бисеза кивнула.

— Ты славный парень, Кейси. Дай-ка мне этой гадости.

Она взяла у него кувшин и пригубила вино. Букет был богатый. Вино явно было очень старым, оно даже немного припахивало плесенью. Его сделали из ягод, собранных с виноградника приличного возраста.

Абдыкадыр смотрел на нее сверкающими голубыми глазами.

— Пока Джош не напился до такого состояния, что уже не мог ворочать языком, он со мной разговаривал. Он считает, что ты что-то от него скрываешь — даже теперь — насчет Ока.

— Я не всегда знаю, что ему можно рассказывать, — призналась Бисеза. — Он — человек из девятнадцатого века. Господи, и он такой молодой.

— Молодой, но не ребенок, Бис, — укорил ее Кейси. — В бою с монголами за нас погибли и парни моложе его. И ты знаешь, он за тебя жизнь отдать готов.

— Знаю.

— Ну так о чем же, — не отступался Абдыкадыр, — ты не хочешь ему рассказать?

— О самых худших моих подозрениях.

— И что это за подозрения?

— Я думаю о тех фактах, с которыми мы сталкивались начиная со дня номер один. Ребята, наш маленький кусочек Афганистана — и лоскут неба над ним, внутри которого сохранился «Союз», — это все, что проскочило через Разрыв из наших дней. И как бы старательно мы ни искали, мы ничего не обнаружили на планете из эпох, более поздних, чем наша. Нас отобрали последними. Вам это не кажется странным? С какой стати исторический проект продолжительностью в два миллиона лет оборвался на нас?

Абдыкадыр кивнул.

— Понятно. Потому что мы и есть последние. После нас уже отбирать некого. Наш год, наш месяц были последними. Даже день.

— Я предполагаю, — медленно произнесла Бисеза, — что в этот последний день должно случиться что-то ужасное — ужасное для человечества или для планеты. Может быть, поэтому нас не должны волновать парадоксы времени. Вернуться назад и изменить историю… Потому что после нас на Земле не осталось истории, которую можно было изменять.

Абдыкадыр проговорил:

— Возможно, это и есть ответ на вопрос, который пришел мне в голову, когда ты описывала свою теорию разрывов пространства-времени. Наверняка для того, чтобы вот так разорвать пространство-время, нужно колоссальное количество энергии. Не с этим ли столкнулась Земля? — Он развел руками. — Речь о какой-то глобальной катастрофе: о гигантском оттоке энергии, при котором Земля — как снежинка перед жерлом пылающей топки. Энергетический ураган, разрывающий время и пространство…

Кейси зажмурился и хлебнул еще вина.

— Боже мой, Бисеза. Я так и знал, что ты испортишь настроение.

— А может быть, именно из-за этого, в первую очередь, и произошел отбор, — продолжал развивать мысль Абдыкадыр.

Бисеза до этого не додумалась.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну вот, представь: должна сгореть библиотека. Как ты поступишь? Побежишь вдоль стеллажей, будешь хватать все, что сумеешь спасти. Может быть, структура Мира представляет собой упражнение в спасательных работах.

Кейси, не открывая глаз, добавил:

— Угу. Или упражнение в грабеже.

— Что-что?

— Да может быть, эти Первенцы здесь не только для того, чтобы стать свидетелями конца. Может быть, они этот конец и вызвали. Зуб даю, до этого ты тоже не додумалась, Бис.

Абдыкадыр спросил:

— Но почему ты не можешь рассказать об этом Джошу?

— Потому что он полон надежд. И я не могу эти надежды разбить.

Какое-то время они сидели в напряженной задумчивой тишине. А потом стали обсуждать планы на будущее. Абдыкадыр сказал:

— Я так думаю, Евмен видит во мне удобное орудие для осуществления своих бесконечных попыток отвлекать и развлекать царя. Я предложил экспедицию к истокам Нила. Первенцы, судя по всему, сохранили группы людей из самых первых ответвлений, отпочковавшихся от обезьян. Но какие ответвления были самыми первыми? Какие качества у этих наших давних волосатых предков, обнаруженные Первенцами, позволили им отнести этих существ к разряду людей? Вот какой подарок мне хотелось бы преподнести Александру…

— Высокий запрос, — кивнула Бисеза. Она, если честно, думала, что Александр на это не купится. Ближайшему будущему предстояло быть окрашенным мировоззрением Александра — то есть снами о героях, богах и мифах, а вовсе не погоней за решением научных вопросов. — У меня такое чувство, что ты везде найдешь себе место, куда бы ни пошел, Абди.

Он улыбнулся.

— Меня всегда тянуло к суфийской традиции. Исследование веры изнутри — там, где я сам мало что значу.

— Вот бы и мне так, — серьезно проговорила Бисеза.

Кейси ворчливо проговорил:

— Что касается меня, то мне очень не хотелось бы прожить жизнь в тематическом парке имени Джеймса Уатта. Я уже пытаюсь дать старт новым отраслям промышленности — электричеству, даже, может быть, электронике…

— Он хочет сказать, — сухо прокомментировал Абдыкадыр, — что станет школьным учителем.

Кейси поморщился и постучал пальцем по лбу.

— Просто хочу позаботиться о том, чтобы то, что хранится вот тут, не погибло, когда я помру, а то ведь потом целым поколениям бедолаг придется заново делать кучу открытий.