Доуз опять взглянул на него. Какой-то странный священник…

– Как ваше имя, друг мой? – вдруг спросил мистер Норт, перехватив его взгляд.

Руфус Доуз хотел было огрызнуться, но резкий и властный тон сразу же разбудил в нем вторую натуру арестанта – человека-автомата, и он, сам того не желая, покорно ответил:

– Руфус Доуз.

– Вот как! – сказал Норт, глядя на него с любопытством и как бы соболезнующе. – Это, значит, тот самый человек? Я думал, что его отправят на угольную шахту.

– Так и есть, – сказал Троук. – Но мы пошлем его туда через неделю-другую, а покамест он будет работать у меня в кандальной команде.

– Вот как! – повторил мистер Норт. – Дайте-ка мне ваш нож, Троук.

И на глазах у всех странный священник вынул из продранного кармана плитку табака и отрезал ножом мистера Троука кусок «жвачки». Руфус Доуз почувствовал то, чего не ощущал уже три дня, – интерес к происходящему. Он смотрел на пастора с искренним удивлением. Мистер Норт, очевидно неправильно истолковав его пристальный взгляд, протянул ему остаток плитки.

Вся команда дрогнула и наклонилась вперед, предвкушая бескорыстное удовольствие полюбоваться тем, как другой человек будет жевать табак. Троук молча осклабился, что, несомненно, предвещало неприятности облагодетельствованному арестанту. – Возьмите, – сказал мистер Норт, протягивая большой кусок, на который зарилось столько жадных глаз. Руфус Доуз взял табак, с минуту смотрел на него жадным взглядом и вдруг, ко всеобщему изумлению, с проклятием швырнул на землю.

– Не нужен мне ваш табак, – сказал он. – Оставьте его себе.

Почтительный гул раздался в толпе изумленных каторжников, а глаза Троука загорелись возмущением уязвленного тюремщика.

– Эй ты, неблагодарная собака! – крикнул он и замахнулся палкой.

Мистер Норт поднял руку.

– Ну, хватит, Троук, – сказал он. – Я знаю, как вы уважаете мой духовный сан. Ведите людей дальше.

– Марш вперед! – скомандовал Троук, бормоча про себя ругательства, и Доуз почувствовал, как звено, только что приклепанное к его кандалам, дернуло его. Он успел отвыкнуть от работы в кандальной связке, и внезапный рывок чуть не заставил его потерять равновесие. Он ухватился за соседа и, подняв взгляд, встретился с парой черных глаз, по выражению которых было видно, что тот узнал его. Его соседом был Джон Рекс. Мистер Норт, наблюдавший за ними, был поражен сходством этих двух людей. Их рост, глаза, волосы, даже черты лица были удивительно похожи. Несмотря на различие фамилий, они могли быть родственниками.

«Может быть, они даже братья, – подумал он. – Эх, бедняги! Однако я еще не встречал арестанта, который отказался бы от табака». И он посмотрел на землю, ища взглядом отвергнутое угощение. Но тщетно: Джон Рекс, чью душу не тяготили никакие глупые сантименты, поднял его и сунул себе в рот.

Так Руфус Доуз был возвращен к прежней жизни. Он вошел в тюрьму и понял, что чувство ненависти к людям, которое она в нем воспитала, возросло по меньшей мере во сто крат. Ему казалось, что он ослеплен внезапным пробуждением, что поток света, хлынувший в его дремлющую душу, ослепил глаза, привыкшие к обманчивым сумеркам. Сначала он был не в силах понять всю глубину своего несчастья. Он знал только одно: дитя его мечты живо и содрогнулось от ужаса, увидев его, и то единственное в жизни, что он любил и во что верил, обмануло его, и вся надежда на справедливость и милосердие исчезла навсегда, а с ней исчезли и красота земли, и небесный свет, и он, лишенный всего этого, приговорен продолжать жить. Он погрузился в работу, не обращая внимания на шутки Троука, па тяжесть кандалов, на смех или стоны, то и дело раздававшиеся вокруг. Его великолепная мускулатура облегчала ему муки, и напрасно любезный Троук старался сломить его дух. Он не жаловался, не смеялся и не плакал. Его «дружок» Рекс делал попытки заговорить с ним, но безуспешно. Среди одного из занимательных рассказов Рекса о лондонских развлечениях Руфус Доуз вдруг устало и тяжело вздохнул. «У этого парня что-то на уме, – подумал Рекс, любивший все подмечать и читать в чужих душах. – У него есть какая-то тайна, которая его тяготит».

Но напрасно Рекс пробовал проникнуть в эту тайну. На все хитроумные расспросы Рекса о прошлом Доуз отвечал молчанием. Рекс пустил в ход все свое искусство, призвал на помощь все свои таланты и красноречие (а он обладал ими в немалой мере), чтобы очаровать этого человека и завоевать его доверие. Но Доуз относился к его заигрываниям с полным равнодушием, продолжая хранить угрюмое молчание. Уязвленный этим безразличием, Джон Рекс попытался применить к нему те приемы изощренного мучительства, которые позволяли Габбету, Ветчу и другим вожакам утверждать свое превосходство над более смирными товарищами. Но скоро он прекратил и эти попытки.

– Я дольше тебя пробыл в этом аду, – сказал ему Руфус Доуз, – и знаю штучки почище. Так что прекрати.

Рекс пренебрег этим предостережением. И однажды, когда он снова принялся за свое, Руфус схватил его за горло и задушил бы, если бы Троук не отогнал разгневанного каторжника своей излюбленной дубинкой. Рекс всегда уважал в людях смелость, и поэтому у него хватило мужества открыто признаться, что он сам вызвал нападение. Но и этот самоотверженный поступок не возымел никакого действия на упрямого Доуза. Тот только рассмеялся.

Тогда Рекс решил, что Доуз замышляет побег. Он сам не раз подумывал об этом, так же как Габбет и Ветч, но они не доверяли друг другу подобных мыслей. Это было бы слишком рискованно. «А ведь он был бы хорошим товарищем в таком деле», – подумал Рекс и твердо решил привлечь в союзники этого опасного и молчаливого человека.

Однажды Доуз задал Рексу вопрос, на который тот ему ответил.

– Кто такой Норт?

– Капеллан. Он здесь всего с неделю. Скоро пришлют другого. Норт уезжает в Сидней. Он не в чести у епископа.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался, – ответил Рекс с улыбкой. Он носит цветную одежду, курит и не бормочет тексты из