– Теперь дальше. Тридцать восьмой псалом, четырнадцатый стих. Отсчитайте четырнадцать слов, а далее восемь подчеркните… Куда мы подошли?

– Псалом пятый.

– Подчеркните каждое пятое слово. Продолжайте, сэр, продолжайте. Ну, конечно, «замысел»… «бегства». Псалом сотый означает конец сообщения. Какой там стих, шестьдесят четвертый? Понятно! Отсчитайте семьдесят четыре слова и одно подчеркните. Все.

Наступила пауза, пока Микин считал слова. Письмо действительно оказалось интересным!

Мистер Микин начал читать, причем лицо его постепенно багровело.

– «Я не теряю надежду и в этом своем положении. В тюрьме Земли Ван-Димена представителей власти арестанты ненавидят и презирают… Читайте колониальные газеты… сообщения о грубой тирании и жестокости здешних тюремщиков по отношению к арестантам… суровые телесные наказания… за мелкие нарушения… Тысяча фунтов… в старом доме в Блю Анкор-Ярд… кольца, запонки, драгоценности… укрыты… надежно, и я найду… замысел… бегства… для… мести!»

– Ну, что? – сказал Морис, с торжествующей усмешкой оглядывая всех. – Что вы об этом думаете?

– Замеч-чательно! – изрек мистер Паунс.

– Как вы до этого додумались, Фрер?

– Ну, это пустяки, – сказал Фрер так, чтобы все поняли, насколько это было трудно. – Я изучил множество подобных посланий, это еще корявое по сравнению с другими. Но зато благочестивое, правда, мистер Микин?

Микин поднялся в негодовании. – Это весьма бестактно с вашей стороны, капитан Фрер. Не сомневаюсь, что это шутка. Но разрешите мне сказать, что я не терплю шуток в таких делах. Письмо этого несчастного к престарелому отцу не должно быть предметом бессердечных насмешек. Я лично этого не понимаю. Он доверил мне это письмо, как облеченному священным саном христианского пастора…

– Вот-вот. Эти парни издеваются над священниками и, извините меня, под прикрытием вашего «священного сана» проделывают всевозможные штуки. Как этот пес' наверно, хихикал про себя, передавая вам это письмо!

– Капитан Фрер, – сказал мистер Микин, от гнева меняясь в цвете, как хамелеон, – я убежден, что ваше толкование неправильно. Разве сумел бы этот несчастный составить столь изобретательную криптограмму?

– То есть сварганить эту липу? – переспросил Фрер, незаметно для себя переходя на тюремный жаргон. – Я вам объясню. Вероятно, у него была Библия, когда он писал это?

– Разумеется, капитан Фрер, я разрешил ему читать Священное писание. Я считал бы несовместимым со своей миссией запретить ему это.

– Безусловно. Вот на этом-то вы, пасторы, и попадаетесь. Если бы вы со своей миссией заткнулись и пошире открыли глаза…

– Морис! Дорогой мой Морис!

– Прошу прощения, Микин, – неуклюже извинился Фрер. – Все дело в том, что я знаю этих ребят как облупленных. Я жил среди них, я плавал с ними на корабле, не раз болтал и выпивал с ними; изучил все их трюки, мне хорошо известно, на что они способны. Библия – единственная книга, которую им дают; все их познания из Библии. Какой же другой книгой они могли бы воспользоваться для своих дьявольских заговоров, хитростей и всяческих уловок. Только Библией, которую капеллан сам дал им в руки в качестве наставления! – И Морис тоже поднялся, всем своим видом выражая негодование, не без примеси бахвальства.

– Бог мой, это поистине ужасно, – воскликнул Микин, единственным грехом которого, по существу, была самоуверенность. – Поистине ужасно!

– Но, к несчастью, это так, – изрек Паунс. – Эта маслины? Благодарю вас.

– Ей-богу, – не выдержал прямой и праведный Мак-Наб, – по-моему, как там ее?. пенинтенциарная система совсем не годится для перевоспитания людей!

– Мистер Мак-Наб, – оборвал его Викерс, не менее прямой и правдивый, однако связанный по рукам и ногам жесткими правилами службы. – Прошу вас передать мне портвейн.

И таким образом опасный диспут о тюремной дисциплине был благоразумно прерван в самом начале. Однако Сильвия, движимая то ли любопытством, то ли желанием утешить пастора, взяла «Признание Джона Рекса», оставленное возле его бокала с вином, и унесла с собой, чтобы прочесть.

– Ничего, ничего, мистер Микин, – сказал Викерс, когда дверь за дамами затворилась. – Налейте себе еще, пожалуйста. Я очень сожалею, что это письмо оказалось таким странным, но уверяю вас, вы можете положиться на Фрера. Он знает каторжников лучше, чем кто-либо на острове.

– Я вижу, капитан Фрер, что вы посвятили много времени изучению преступного мира, – сказал Микин.

– Именно так, дорогой сэр, я знаю все уловки и ухищрения. Я вам скажу свое правило. Его придумал какой-то француз, но это не важно: «Разделяй и властвуй». То есть заставь всех этих собак следить друг за другом!

– О! – воскликнул Микин.

– Это единственный путь. Да, мой дорогой сэр, если бы арестанты были все заодно, как мы с вами, то нам не удалось бы удержать в руках этот остров даже с неделю. У них никто никому не доверяет, даже своему ближайшему соседу, потому-то их заговоры и мятежи терпят крах.

– О да, конечно! – сказал бедный Микин.

– А как же иначе? Скажу вам больше, сэр. Будь моя воля, я бы поставил дело так: как только арестант скажет слово соседу справа, сосед слева тут же доносит мне на него. Я бы награждал доносчиков и сделал бы этих негодяев своими собственными тюремщиками. Ха-ха!