Сатаной!).

Природа-мать выдала мне пару родителей из среднего класса. Отец — консультант по инвестициям. Мать — бухгалтер.

Кое-что изменилось, когда в одно воскресное утро, третьего марта, родился я. Мать бросила работу, еще когда забеременела, так что Атенам пришлось слегка подсократиться. Но нельзя сказать, что они не хотели ребенка.

Они уже несколько лет пытались. До меня было три выкидыша. И один сын, который прожил две недели, пока доктора не перестали бороться за его жизнь и не дали ему умереть. Родители назвали его Николас и кремировали.

В ящике комода моей матери есть пачка открыток с глубочайшими соболезнованиями, с крылатыми ангелами и младенцами, «почиющими в объятиях Господних».

Это все про мертвого мальчика по имени Ник Атен. Меня иногда спрашивают, не жутко ли мне видеть на этих открытках свое имя. Они все черно-белые. Документы, которые говорят, что ты мертв. Вроде как смотреть видеосъемку собственных похорон.

Я со смехом отмахиваюсь.

Когда я был двухлетним сопляком, то целые дни ходил по саду, таская за собой палку. И стукал ею по земле, по кустам и маминым призовым садовым клумбам.

— Почему ты стучишь по кустам, Николас? — спрашивали меня. Я отвечал:

— Ник убивает чудовищ.

Когда мне было три, в нашу столовую пробралась крыса. Я сидел там на коврике, довольный, как слон, и играл в кубики. Мой новенький братец сопел на откидном стульчике.

Когда мама через десять минут вошла в комнату, она закричала и выплеснула кофе из чашки на обои.

Потому что там стоял я, держа в руке статуэтку Афродиты, и наблюдал за крысой. Она лежала, подергивая ножками, и ее крысиные мозги прилипли к голове Афродиты, как розовый сыр.

С необычной для себя тщательностью я выковырял глазки-бусинки и бросил их в папину пивную кружку, которую он выиграл в теннисном турнире миллион сезонов назад.

Вероятно, страсть к убийству монстров — самое ценное мое достояние.

С тех пор как случилось это — ВЕЛИКИЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, — у меня было много времени подумать, не была ли эта страсть — эта одержимость — убивать чудовищ впечатана мне в мозг еще во чреве. Что это и была моя судьба.

Прежде чем сесть у стопки бумаги и все это написать, я просмотрел учебники, чтобы узнать, как пишется книга. И там сказано, что важно дать вам понять, каков я. Какие пружинки мною движут. Чтобы вы поняли, почему я сделал то, что сделал.

Так вот оно.

У меня нет друзей на всю жизнь. Но у меня был враг на всю жизнь. Таг Слэттер. Мы дрались с самого первого дня в школе. В первый раз он пытался меня убить — я имею в виду действительно прекратить мое существование на планете Земля, а не просто разбить морду, — когда ему было четырнадцать. Я на стенке местного скаутского сарайчика написал Таг Слэттер — изврат. Слэттер сломал мне три пальца на левой руке железным столбом от изгороди.

Сломанные пальцы — это вроде как не очень большая угроза жизни, но я в этот момент закрывал ими свой череп.

Из школы я вышел в шестнадцать лет без квалификации. Было у меня три работы: собирал посуду в ночном клубе, был учеником формовщика и — последняя — водил пикап местного торговца.

Ну, в общем, встреть вы меня в субботу утром на улице что бы вы увидели?

Семнадцатилетний, темноволосый, джинсы, кроссовки кожаная куртка. Первое ваше впечатление: «Наглый сопляк». И это было бы правдой.

Сейчас вы думаете, что я просто плохой мальчишка из маленького городка. Может, и так, а может, и нет.

Мама с папой с озадаченным видом смотрели, что из меня вырастает. Но они знали, что поделать ничего не могут. Папа всегда на все вопросы и замечания отвечал:

«Ник кончит либо миллионером, либо в тюрьме».

Иногда мои выходки превосходили предел маминой выносливости, и она ворчала: «Ты знаешь, какие жертвы нам с отцом пришлось ради тебя принести?» Ну, вы эти песни знаете. Приходилось, наверное, слышать.

Но в серьезные истории я не попадал. Я не мучил зверьков. И, пожалуй, единственный человек, который знал, что делается у меня внутри, был мой дядя Джек Атен.

Он во многом был на меня похож. Вышел из школы без профессии и не имел никакого желания присоединяться к сонму скребущих пером Атенов. В нем кипели честолюбивые замыслы — он хотел быть рок-гитаристом. Пятнадцать лет он кочевал с оркестром, который всегда играл честную рок-музыку, но до контракта на запись так и не доигрался.

Когда мне было одиннадцать, Джек Атен вернулся домой. Оголодавший, как скелет, он казался опаленным.

Сейчас я думаю, что он спознался с героином. Значит, это и было причиной возвращения домой — бросить или умереть.

Он много времени проводил в нашем доме. Иногда мы играли в сумасшедший гольф (почему-то он его любил — он вообще любил сумасшедшие вещи и сумасшедших людей). Когда мы уходили на эти долгие прогулки, он всегда тащил с собой банку пива и прихлебывал его мелкими глотками. Одну банку он растягивал на два часа. Меня это восхищало.

Сейчас я понимаю, что это он вводил алкоголь в кровь по каплям. Таким образом он стачивал самые острые углы реальности, и жизнь становилась терпимой.

Время от времени он с деланным акцентом сноба из высшего общества спрашивал:

— Скажи мне, Ник-Ник, я жив?

— Ты жив, Джек.

— Спасибо, старина. А то я иногда забываю.

По вечерам он играл у себя в комнате на гитаре так тихо, что было еле слышно. Но когда я слышал эту музыку, у меня по коже бежали холодные мурашки. Она мне напоминала документальный фильм о песнях китов, который я однажды видел. Слыша плывущие сквозь пол звуки электрогитары, я вспоминал кадры с китом, в котором было пять гарпунов, и как он пел, когда умирал. Песня умирающего кита — тихие звуки гитары Джека Атена. У меня в голове они стали одним и тем же.

Когда мне было четырнадцать, жизнь прикончила Джека Атена. Ему было тридцать восемь. Рак яиц.

Говорят, что рак — это вроде самоубийства; он вырастает у людей, которые не могут подогнать себя под форму той узкой щели, в которую общество их загоняет.

Я после этого целый год открывал дверь не так, как вы и преподобный Грин. Я их распахивал ногой. Задайте мне вопрос — я в ответ огрызался. Я был как воздушный шар, накачанный гневом почти до точки разрыва. Единственное, чего мне хотелось, — залезть на вершину горы и заорать так чтобы небо обрушилось и погребло меня под собой.

* * *

Когда я был малышом, я хотел убивать чудовищ. Прошли годы, и чудовищ не стало.

Я научился радоваться свободному вечеру с ребятами, паре банок пива. Счастьем был биг-мак. Экстазом — два биг-мака.

Теперь все переменилось.

Монстры вернулись.

И мне предстоит убить самого большого из них.

Это не из тех монстров, которых узнаешь сразу. Он не такой, как в детских книжках, — кожистые крылья, когти и зубы размером с кухонный нож. Но все равно это монстр. И если я его не убью, он сожрет мои кости так же непременно, как вы утром идете в сортир.

* * *
Вы читаете Кровавая купель
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату