– Здесь ничего не поделаешь. Ничто не живет вечно. – Аюми сидела на постели в халате, словно собиралась снова улечься спать. – Теперь боссом зовут тебя.

– Не тем боссом, каким я надеялся стать.

– В любом случае ты уже обогнал старшую семью. Суги-чен говорил мне об этом в клубе. Какое тебе дело, как тебя называют?

– Может быть, старик надеялся прожить дольше. Наверное, ему было так проще – поручать всю грязную работу мне. Думаешь, он делал все это преднамеренно?

– Нельзя угадать, когда удача улыбнется тебе и все повернется к лучшему. Были времена, когда я засыпала в слезах и думала о том, какой ты страшный человек. А теперь – подумать только, как я живу!

Я допил кофе и налил еще чашку. Не думаю, что я сильно облагодетельствовал Аюми. Ее жизнь – компенсация моих усилий. Когда я стану богаче, у Аюми будет еще один клуб, такой же, как в Акасаке. Потом третий, четвертый.

Я поднялся из-за стола и сел рядом с Аюми. Достал сигарету. Аюми щелкнула 'Дюпоном'.

Меня не оставляла мысль: почему я плакал? Вцепился в руку босса и плакал. Я не мог избавиться от этих раздумий. Может быть, все дело в привычке? Я так привык ненавидеть его, желать ему смерти, что он стал близким мне человеком?

Он никогда ничего не делал для меня. Кроме того, что дал мне шанс прожить в якудза с девятнадцати до сорока трех лет.

– Суги-чен говорит, что ты для своих парней все больше и больше становишься чем-то вроде отца. Он сказал, что остальные семьи признали положение, которое ты занимаешь. Хорошо, что ты не купил 'мерседес' раньше, как только отделился от старшей семьи.

Меня никогда не интересовали скоростные автомобили, дорогая одежда и шикарные апартаменты. Все это тщеславие и суета. Я хотел подняться в мире якудза. Двадцать лет я мечтал об этом.

Очень может быть, что босс побаивался меня. Я заподозрил это уже после того, как он заболел. Пока я был рядом, он не мог чувствовать себя спокойно; ему больше подходил такой тип, как Кураучи, думающий только о деньгах. Может, он даже предвидел, как повернется дело, если его преемником станет Кураучи. Если так, то ему было наплевать, что случится с кланом после его смерти. Как и мне.

– Я не стану упрашивать тебя расписаться со мной.

– Оставь.

Я просто не смогу жить вместе с ней. Я всю жизнь жил один.

– Всегда одно и то же.

– Оставь это! – отрезал я.

Аюми замолчала. Наверное, вспомнила, как однажды я избил ее. Избил сильно, так, что она две недели не могла выйти на улицу. Лучший способ заставить женщину молчать – наставить ей синяков под глазами.

Если ты якудза, лучше не заводить семьи. Это моя философия. Якудза не имеет права предаваться семейным радостям. Я не говорю, что якудза должен жить как аскет. Просто когда живешь для жены и детей, теряешь право на невозможное. Я много раз видел, как это бывает.

Возьмем, к примеру, босса. Если бы он вел себя осмотрительнее с женщинами, судьба его могла сложиться иначе. Но он всегда был бабником. Когда у него появились внуки, главной его заботой стала охрана их жизни. Но и тогда босс содержал на стороне двух малолетних шлюшек.

Аюми потянулась. Кажется, она готова начать день. Когда я приехал, ее хватило только на то, чтобы сварить мне кофе.

– Может быть, сообщить Суги-чену, где ты находишься?

И голова у нее заработала. С сигаретой во рту Аюми подошла к плите и налила себе кофе. Я ей кофе никогда не подавал.

– Итак, тебе сорок три. Хороший возраст, – неожиданно заявила Аюми, попивая кофе.

Лет двадцать назад я не любил думать о том, каким я буду, когда мне перевалит за сорок. Капризный старый якудза – таким я себя видел.

Теперь любой парень, которому нет еще тридцати, кажется мне мальчишкой. Молодость – единственный недостаток, уходящий с годами. Не могу сказать, что тело мое потеряло былую силу. Если надо, я могу взорваться. Мускулы у меня такие, словно я всю жизнь играл в регби. За десять секунд могу убить любого.

Аюми вышла в ванную и вернулась, переодевшись в юбку и блузку. Она причесалась и сделала легкий макияж.

– Приготовить тебе что-нибудь? Уже почти полдень. Я кивнул и принялся просматривать газету. В округе Кансай шла война между бандами. В наши дни у каждого есть ствол. В дни моей молодости говорили: один ствол стоит пятидесяти человек. Теперь молодежные разборки со стрельбой – обычное дело.

Война между бандами, о которой писали в газете, меня не касалась. Клан босса – составная часть национального синдиката, именуемого 'якудза'. Босс платил этой организации установленные членские взносы, моя семья была частью клана, и я платил только старшей семье.

Кто бы ни стоял во главе синдиката, он получал кучу денег, почти ничего не делая. Раньше я об этом даже не задумывался.

– Спагетти пойдет?

– Есть у тебя соба или удон?