— Заботит меня, как опекуна, отчего Федор Иванович не определил с царицей и царевичем ни одного из Нагих? Не пошли бы пересуды, случись что с Дмитрием! Тогда при всем желании не накинешь платка на обывательские рты. Да и не только на обывательские, но и на боярские и дворянские. Уместно ли такое?

— Ты прав. Об этом я не подумал.

Подумал. Еще как подумал. Дорога на Углич долгая, все может произойти, тогда всю вину можно возложить на опекуна.

— Я поговорю с отцом царицы, пусть он рассудит, кого из сыновей направить с царицей и царевичем.

— Согласен.

Ишь ты! Согласен! Хотя бы для приличия сказал, что, мол, доложит Федору Ивановичу. Вознесся. Гопает, еще не прыгнув.

— Сам я не намерен ехать в Углич. Кто из Нагих поедет, тот и станет моим оком.

— Воля твоя. Но я бы на твоем месте проводил их. Побыть там тоже не грешно. Пока все не устроится. Из своих слуг с дюжину оставь. Пусть они, где бы ты ни был, извещают тебя, все ли ладно идет.

Не придал всем этим советам Богдан значения. Доброе ли пожелание или с задней мыслью. И потом, кто такой Борис, чтобы повелевать им, оружнйчим, таким же, как и он сам, членом Верховной думы! Он поспешил к Федору Федоровичу Нагому, надеясь, что он не в городской усадьбе, а в кремлевском доме.

Да, он оказался в Кремле. Но дом был полон гостей, и Богдан предложил Федору Нагому прогуляться по саду, который тянулся вдоль кремлевской стены.

— Разговор без чужого уха.

— Не взять ли с собой сына моего, Афанасия?

— Можно, — немного подумавши, ответил Богдан. — Жду вас на крыльце.

О деле заговорил только тогда, когда убедился с полной уверенностью, что их никто не подслушает.

— Я предвижу дальнейшие действия Годунова, поэтому предлагаю решительный шаг: в Углич привезти не Дмитрия, а подмену ему.

— Но причем здесь Годунов? В духовной Грозного определено наследование престола Дмитрием при кончине царя Федора, если у него не родится сын. Детей у него не будет, тут к ворожею ходить не нужно. Годунову ли предлагать что иное?

— Верхоглядство. Борис Федорович вошел в царскую семью, хотя я, как оружничий, доносил царю не единожды о его коварствах. Поверьте мне на слово. Так вот, что бы я ни доносил, Годунов всегда выходил сухим из воды. Теперь вот он в Верховной боярской думе, хотя в завещании Грозного о нем ни слова. Пролез. Наступит час, как я предвижу, когда по его слову царь Федор Иванович опалит всю Верховную думу, а Годунов останется единственным его советником. Вернее, единоличным правителем. Конечная его цель — престол. Поверьте мне, он домогается именно престола. На пути его — царевич Дмитрий. Разве не постарается он устранить это препятствие?

— Ты о многом умалчиваешь, оттого меня берет, сомнение, — признался Федор Нагой. — Пойти на такой шаг, не зная всего, можно ли?

Федор Нагой, как почти все в Кремле, подозревал о насильственной смерти царя, и это подозрение подкрепляли слова Бельского, хотя и туманно, вот Нагой и хотел услышать от опекуна внука Дмитрия всю правду, какую Бельский наверняка знал. Но разве мог Богдан открыться? Ответил поэтому кратко:

— Можно. Можно и нужно.

Долго шли молча, отягощенные всяк своей думой. Прервал молчание оружничий.

— Вы хотите определить, какой резон в моих столь настойчивых хлопотах? Поясню. Я по духовной — опекун Дмитрия, стало быть, отвечаю за него перед Богом. Я знаю лучше вас Годунова и предвижу его крамолу, а она мне в ущерб. Если же воцарится Дмитрий Иванович, то в благодарность за заботу о нем, он приблизит меня к трону, как приближал Грозный. Думая о царевиче Дмитрии, я не забываю и себя.

— Это я вполне понимаю, — согласился Федор Нагой, — и готов принять твое предложение. Дай только срок подумать, как ловчее подготовить подмену в полной тайне.

— Вам этого делать не стоит. Любой ваш шаг известен тайному дьяку, а он, как я подозреваю, докладывает не только мне, своему начальнику, но и Годунову. Давно. Теперь же, думаю, станет обходить меня еще чаще. Подмены поэтому я организую сам. От вас нужно только ваше согласие. И еще точное исполнение моих рекомендаций. Точное, безоговорочное и совершенно тайное. Даже из Нагих могут знать о нашем уговоре только царица Мария, ты, Федор Федорович, и сын твой Афанасий, которому, как я понял, быть при сестре своей неотлучно. По рукам?

— По рукам.

Сам Богдан уже продумал, как произвести подмену, и теперь ему осталось все претворить в жизнь, не выезжая из Москвы. Он сразу же послал стремянного, кому верил, как самому себе, звать воеводу боевых холопов Хлопка в кремлевский дом. В нем, как Бельский считал, утечка разговора не случится, и не ошибался.

Встретил Бельский Хлопка как обычно с почтением и повел в комнату для тайных бесед, какую устроил в своем кремлевском доме на манер царской, усадил на лавку против себя и сразу, без всяких околичностей:

— Я намереваюсь доверить тебе величайшую тайну, поручив дело державной важности. Если о нем проведают, кара одна — смерть. И тебе, и мне. Иного исхода быть не может. Готов ли ты на такое? С ответом не тороплю. Подумай. Можешь согласиться или отказаться. Твое полное право. В жизни твоей это ничего не изменит, если даже откажешься. Воеводство над боевыми холопами в любом раскладе останется за тобой. Сколько тебе нужно времени?

— Нисколько. Я согласен.

— Что ж, спасибо. Не зря я был уверен в твоем согласии. Теперь слушай. Завтра же поедешь в мое ярославское поместье, но не воеводить холопами. Все изготовь там для тайного приема годовалого или полуторагодовалого мальчика. Ни моложе, ни старше. После чего, никого не привлекая, даже не беря с собой стремянного, поезжай по селам и деревням в поисках младенца. Пригожего лицом выбери. Заплати, сколько запросят, уверив родителей, что сын их станет жить в боярской неге. На все это тебе недели две. Привезешь в усадьбу тайно, в загодя устроенное место. Дашь мне знать. Дальше жди моего слова.

— Все понял. Исполню с Божьей помощью.

Но выехать Хлопку удалось лишь через два дня, вместе с хозяином своим, ибо события развернулись столь неожиданно и столь стремительно, что Бельскому едва удалось остаться живым.

На исходе дня он поехал домой, не предчувствуя ничего недоброго, однако, только въехал в Сицев Вражек, как услышал гомон толпы. Похоже — злобный. Перевел коня с рыси на шаг, стал прислушиваться, чтобы понять, чем возбуждена толпа и где она сгрудилась. Вот уже можно разобрать слова, особенно тех, кто перекрикивал общий гомон толпы.

«В чем дело?! Мое имя слышится?! Да, похоже, возле моего особняка?!»

Вот он явственно услышал:

— Выходи, опричник, иначе разнесем ворота!

Подъехал еще ближе. Вновь услышал свое имя. Прислушался внимательней и понял причину такой злобы: несколько горлодеров, похоже, одних и тех же, кричали:

— Душегуб! Извел царя нашего батюшку!

— Теперь за бояр хочешь взяться!

— Царевича Федора отравить намерен!

Подъехать к толпе или воротиться в Кремль? Боевых холопов в усадьбе достаточно, чтобы разогнать возмущаемую по чьей-то указке чернь, но стоит ли рисковать? Да и кровь нужна ли? Впрочем, ускакать успеется. Можно, не подъезжая ближе, подождать, чем дело кончится.

Толпа тем временем все решительней требовала его, Бельского, на расправу, если дорога ему жена, дети, домочадцы.

Отворилась калитка. Кто-то, похоже, вышел. Но кто?

Хлопко. Его зычный голос: