сделать все, как требуется?»

Пыхти, однако, не пыхти, а слово царем сказано, его не изменишь. Придется совет держать и вдвоем докладывать о замыслах своих. Если удача, то царская милость на двоих, а просчет — Бельскому головой отвечать.

«Ладно! Сочтемся!»

Уже через полчаса обмена мнениями готов был план. Ниже Костромы, в Караваеве, а для надежности и в Наволоках посадить засады для осмотра всех судов, какие станут спускаться вниз по Волге. В Ярославль тоже послать пару сотен из царева полка. В Кострому ехать Бельскому с малой охраной и путными слугами. Как гонцу царскому ехать. Но тайно под рукой держать до полутысячи мечебитцев конных. Да так укромно, чтобы не прознал бы о ней князь Владимир. Но обмозговав все, Богдан и Борис не поспешили к царю, решили повременить до вечера. Пусть не считает, что плевое задание он им дал.

Иван Васильевич одобрил план без всяких поправок. Высказал лишь одно пожелание.

— Семью его тоже надо привезти.

— Приглашу, государь, и ее, — пообещал Бельский. — От твоего имени. Погостить, мол, у царя, пока решаются ратные дела. В крайнем случае, принуждением привезу.

— Согласен. Но без принуждения лучше.

И снова Годунов с советом:

— Не оставишь же ты, государь, без внимания тех, кто встречал в Костроме крамольного князя с крестами и хлебом с солью и великою честью?

— Не оставлю. Всех в Москве или здесь, в Слободе, казню. Но после, когда рассчитаюсь с коварным Владимиром.

«Выходит, и это — мне», — подумал Богдан и не ошибся. До самого конца доводить расправу Грозного с князем Владимиром. Даже с его матерью. Но к этому время еще подойдет. Сейчас же нужно споро готовить в поход тайную полутысячу, рассылать засады по берегу Волги, слать сотни стрельцов в Ярославль и готовиться к отъезду самому, ибо любая задержка может вызвать не только недовольство Грозного, но испортить все дело: кто поручится, что нет в Александровской слободе тайного сторонника князя Владимира, который успеет предупредить Кострому, а она возьмет и ощетинится.

Неясно и то, как поведет себя Борис. Его тайные мысли не раскусишь.

Отправлены засады, ушла и полутысяча, воевода которой с Бельским до мелочей обговорили, как станут взаимодействовать; пора в дорогу и самому Богдану. Но как предстать пред князем Владимиром? В парадных доспехах или в охабени[22] с собольим воротником-кобенякой поверх камзола и в собольей же шапке? Выбрал второе, ибо доспехи могут насторожить.

Ни к чему все эти мудрствования. Либо князь Владимир ловко притворяется, либо и в самом деле не имеет крамольных намерений, свыкся о тем, что престола ему не видать. Принял он посла Ивана Васильевича со всеми почестями и, посчитав его посланным узнать, как идет подготовка речной флотилии к походу на Астрахань, сразу же поехал с ним к затону, где уже были спущены на воду не только ладьи и раньшины[23], но и юмы для перевозки большого огневого наряда.

— Сразу же, как прошел ледоход, все построенные каравелами суда спустили на воду, чтоб не рассыхались. Через неделю придут корабли и плоты из Ярославля и тогда спускаюсь в Нижний.

— Все увиденное обскажу царю Ивану Васильевичу, но вернее меня ты, князь, обо всем поведаешь царю сам.

— Как? Ты, стало быть, не для смотрин?

— И да, и нет. Поглядеть велено, но главное, звать тебя в Александровскую слободу на совет. Новые вести пришли из Астрахани, вот что-то придется менять. Звал Иван Васильевич и семью твою погостить. Когда ты в Нижний подашься, он ее с собой возьмет в Кремль. Не везти же тебе в поход жену и юных сыновей?

— Вестимо, нет. На днях думал отправить их в Дмитров. Но если царь зовет в гости, как не уважить?

Вот так все и уладилось. За пару дней составили поезд с крытыми повозками для женщин и детей. И даже для дорожного скарба, сам же князь Владимир, как и его путные слуги — верхами. Выехали на рассвете, и будто природа выведала о последнем пути обреченных, полила на них свои слезы.

Не гроза весенняя взыграла, а пошел нудный окладный дождь, более свойственный осени; уже к обеду дорога раскисла основательно, пришлось останавливаться в первом постоялом дворе, переждать непогоду. И тут свершилось похожее на чудо: почти сразу же потянулись на поклон к князю Владимиру поначалу простолюдины, следом дворяне, а там и бояре из ближних усадеб. Ударили колокола на погостовской церкви, созывая на торжественный молебен. Князь же Владимир не радовался этому почету, а хмурился. Он-то знал, с какой ревностью воспринимает Грозный чужой успех. Он помнил многих, сложивших за это головы. Людей честных, прямодушных, заслуживших славу своими достоинствами. Один князь Воротынский — ярчайший тому пример.

Однако князь Владимир не запротестовал, не предложил всем разойтись и разъехаться по домам, а смиренно принимал славословие. Не воспротивился он и торжественному молебну, напротив, вошел в церковь с женой и детьми и встал на почетное место. И если до этого Богдан сомневался, действительно ли князь Владимир помышляет о троне (покушение на царскую семью он отметал, так как был твердо уверен, что этот навет состряпан Годуновым, чтобы прикрыть какую-нибудь свою оплошность), ибо видел, с какой покорностью князь Владимир переносил долгие годы царскую опалу, теперь же мнение его заметно изменилось, и он послал вестника Грозному с доносом, велев тому пересказать обо всем увиденном даже с приукрасом.

Дождь прекратился только к полуночи, решено было переждать денек, чтобы проветрились дороги, и весь день князя Владимира одолевали челобитчики, а он и от них не отмахивался, обещая каждому замолвить слово в соответствующем приказе либо самому царю. Напрямую кощунствовал, беря на себя большую лишку.

Об этом Богдан тоже должен был донести, и он определил сделать это завтра же, послав гонца со следующей ночевки.

Как ни медленно двигался поезд, но Александровская слобода неумолимо приближалась. Богдан уже получил царское повеление остановиться в деревне Слотне, дабы оттуда князь Владимир послал бы к государю весть о себе и ждал бы его ответного слова, а в это время подтянуть тайную полутысячу кремлевских стрельцов как можно ближе к деревне, и как только он, царь, минует околицу, тут же обхватить деревню плотным обручем.

Сказать напрямую о воле Грозного, чтобы до его, царского, слова поезд оставался бы в деревне, Бельский не хотел, ибо видел в этом возможное осложнение, поэтому поступил вроде бы как добрый советчик.

— Предупредил бы ты, князь Владимир, государя нашего о том, что на подъезде. Чтоб изготовился тот к встрече. В Слотне, в нескольких верстах от Слободы, и подожди ответного его слова.

Впервые Богдан прочел недоумение в глазах князя Владимира. Не посол же он иностранной державы, чтобы ждать ответного слова царского. Послать действительно вестника нужно, об этом он и сам уже думал, но ради чего ждать?

Но недоумение отразилось в глазах лишь на самую малость времени. Снова добродушно-доверчивый взгляд и смиренный ответ:

— Разумен твой совет. Теперь же пошлю вестника.

— А не лучше ли, когда Слотни достигнем?

Богдану такой вариант сподручней. Станет у него больше времени подтянуть полутысячу к самой опушке леса, который подступает вплотную к сельскому выпасу. Оттуда можно на полном скаку окружить в считанные минуты деревню. Вот он и ждал удобного для него ответа.

— Можно и так поступить, — согласился князь Владимир, но в голосе его уже заметно прозвучали тревожные нотки.

Да, непокой с этого времени одолевал князя неотступно, хотя он всеми силами пытался отделаться от тревожных предчувствий, и ему это в какой-то мере удалось, но в деревне Слотне тревога его возродилась с новой силой от вопроса жены, княгини Евдокии:

— Чего это мы встали?