Неустойчивость памяти подыгрывает и другому общепринятому мифу, восходящему к учению Зигмунда Фрейда. Он предполагал, не имея на то надежных оснований, что травматические события подавляются и затем становятся недоступны сознанию. Эта концепция стала такой популярной, что многие верят в нее и сегодня — даже те, чья профессиональная деятельность связана с психическим здоровьем. Однако для подобного подавления не существует практически никаких научных подтверждений. Слабость этой теории подробно описана в работе психолога Дэниэла Шактера «В поисках памяти». Глубокий травматический опыт забывается, только когда травма ведет к потере сознания или к повреждению мозга или если опыт произошел с человеком в слишком юном возрасте, чтобы он мог сформировать долговременные воспоминания (этот процесс начинается в возрасте 3—4 лет). Большинство исследователей памяти согласны с тем, что восстановление потерянных травматических воспоминаний происходит чрезвычайно редко.
Поскольку и для пространственной, и для эпизодической памяти необходим гиппокамп, ученые строят предположения о том, что эти две формы памяти могут иметь между собой много общего. Например, думают, что оба типа памяти основываются на размещении событий во взаимосвязи. В пространственной памяти связь физическая — в расположении; в эпизодической — связь более общая, по времени или даже по логической последовательности. Какая физическая особенность гиппокампа позволяет ему делать эти логические связи?
Около ста лет назад психолог Уильям Джеймс предположил, что в нашем мозге существуют определенные запомненные последовательности действий. В соответствующих условиях эти последовательности могут вызвать какие-то изменения, повышающие вероятность их повторного свершения. Если последовательность действий повторяется, то в конце концов изменение становится достаточно сильным, чтобы вся последовательность могла запускаться одним определенным сигналом.
Анна Вольдман оказалась в тупике. Они с сыном работали над созданием сборника песен под названием «Глаз сокола» на основе ее стихов. Занимаясь отделкой песен, она поняла, что не может избавиться от одной фразы, крутившейся у нее в голове. Это буквально сводило ее с ума. Почему эта строка так упорно не хочет забываться?
Беспокоившая ее фраза — это пример запомненной последовательности, которые занимают важное место в наших воспоминаниях. Мы все время вспоминаем последовательности — от движений, необходимых для произнесения своего имени или приготовления утреннего кофе, до названий улиц, идущих перед нужным вам поворотом, за которым будет наш дом. Без способности вспоминать последовательности многие аспекты повседневной жизни были бы невозможны.
Когда мы думаем об отрывке песни или речи, наш мозг может повторять последовательность, усиливающую относящиеся к этой фразе связи. В результате повышается вероятность того, что мы вспомним эту фразу, что затем приведет к еще большему усилению связей. Подобный цикл повторяющегося воспоминания может быть необходим для нормального процесса откладывания воспоминаний.
Однако в случае Анны повтор помогал сформировать позитивную петлю подкрепления и порочный замкнутый круг. Сначала она вспомнила фразу специально, но затем та стала всплывать непроизвольно. Назойливая фраза оказалась той самой, над которой Анна активно работала, и поэтому она обладала сильным эмоциональным влиянием. Эмоции могут подчеркнуть некоторые аспекты полученного опыта и увеличить вероятность того, что они останутся в памяти.
Как оборвать этот бесконечный цикл повторов? Один из способов — вспомнить другую последовательность, чтобы подавить подкрепление первой. Вспоминая вторую песню, вы получаете возможность забыть первую. Анна попыталась переключить свою память на что-то другое, прослушав оперу Пуленка по пьесе Жана Кокто. Это лучшее лекарство, которое мы можем предложить: найдите другую «заразную» песню и надейтесь, что она не станет еще более раздражающей, чем первая.
В 1949 году канадский нейропсихолог Дональд Хебб предположил, как может происходить изменение Джеймса. Он полагал, что основным компонентом обучения была активность нейронов, включавшихся в определенном порядке, заданном синапсами. Согласно его гипотезе усиление и ослабление синаптических соединений между нейронами может стать основой определенной последовательности активации нейронов. Более 20 лет спустя Тердже Лемо и Тимоти Блисс доказали, что Хебб был прав: синапсы действительно могут надолго менять свою силу после того, как были активированы (что мы обсуждали в главе 13). Этот феномен, названный долговременной потенциацией, с того времени находили у самых разных животных, в том числе у приматов, крыс, кроликов, слизней, насекомых, птиц и даже осьминогов. Эти изменения длятся от считаных минут до нескольких часов. В более длительных случаях соединения могут перегруппировываться, могут даже появляться новые связи, возможно, ведущие к структурным изменениям подобно тем, что мы видели в мозге лондонских таксистов.
Какое отношение эти идеи имеют к гиппокампу? Многочисленные нейроны в гиппокампе активизируют соседние клетки, которые, в свою очередь, активизируют соседние — возможны длительные последовательности во всем гиппокампе. Это очень напоминает видение Хеббом последовательности действий как средства проигрывания полученного опыта. Возможно, замкнутые петли возбуждения гиппокампа позволяют создавать такие последовательности.
Замкнутые петли возбуждения также могут играть роль и в том, почему гиппокамп и височная доля столь склонны к эпилепсии. Если у этих структур есть тенденция формировать замкнутые петли с позитивным подкреплением, то они могут инициировать эпилептические судороги, являющиеся периодами вырвавшейся из-под контроля мозговой активности. В коре головного мозга тоже немало внутренних соединений, и в ней нередко начинаются судорожные припадки.
ГЛАВА 24. Рациональность без причины: аутизм
Если в последние годы вы читали много газет и журналов, то у вас могло сложиться впечатление, что аутизм вызывается определенными токсинами в окружающей среде или, возможно, прививками. Согласно одному недавнему исследованию эта идея в семь раз чаще обсуждается в популярной прессе, чем в научной литературе, на которой якобы и основываются заметки журналистов. Несмотря на свою привлекательность, гипотеза о влиянии окружающей среды имеет один важный недостаток: она, скорее всего, ошибочна или как минимум неполна.
«Аутизм» — это многогранный термин для разнообразных нарушений поведения, начинающихся в раннем детстве. Аутизм определяется тремя основными чертами: недостатком социального взаимодействия, нарушениями вербального и невербального общения, а также негибким и повторяющимся поведением. Это заболевание в наши дни встречается у шести детей из тысячи, причем у мальчиков — в четыре раза чаще. Люди с нормальной речью, но с двумя другими признаками считаются больными другим родственным заболеванием — синдромом Аспергера.
Социальные проблемы, вызванные аутизмом, различаются очень сильно. Можно попытаться описать их, пользуясь терминами так называемой «теории разума». Это выражение относится к человеческой способности представлять себе то, что знают другие люди, о чем они думают или что чувствуют, — способности, которая развивается у большинства детей в возрасте 3—4 лет. Люди с аутизмом сталкиваются с невероятными трудностями, пытаясь понять точку зрения другого человека, и, соответственно, им сложно ориентироваться в ситуациях, когда другие лгут, иронизируют, насмехаются над ними или хитрят. У аутистов имеются конкретные проблемы с распознаванием лиц, а также восприятием мимических выражений эмоций. Большинство людей, смотря на лицо другого человека, обращают основное внимание на его глаза, но аутисты обычно смотрят на рот или вообще в сторону.
Сэм вырос с сестрой, страдающей аутизмом. Карен поздно начала говорить, в возрасте двух-трех лет она часто била других детей и кричала без особой причины. Попытки завести с ней разговоры не имели успеха. На вопрос «Как дела?» она отвечала повтором вопроса, а когда ей подсказывали, как надо ответить
