Мы видим, что Исаак разными путями приходит к одному и тому же выводу: вершиной духовного восхождения человека является мистический опыт, каким бы термином он не был обозначен — духовная молитва, созерцание, откровение, видение, озарение, прозрение, созерцательная вера, духовное знание. Путь человека к вершинам мистической жизни может описываться как путь от деятельности к созерцанию, от слышания к видению, от помрачения к озарению, от рационального познания к сверхрациональной вере, от неосмысленной веры к духовному знанию, от мирского знания к божественному «незнанию», или «сверх–знанию». Путь к познанию Бога, которое есть «не¬знание», бесконечен. Этот путь завершается только в будущем веке, когда человек достигает возможной для него полноты созерцания и знания:

…Прежде, чем приблизится кто к знанию, восходит и нисходит в жизни своей; когда же приблизится к знанию, всецело возносится на высоту, но сколько бы ни возвышался, не достигает совершенства восхождение знания его, пока не наступит тот век славы и не примет человек полного его богатства [997].

Бог — не мститель за зло, но исправитель зла.

II/39,15

Большинство людей войдет в Царство Небесное без опыта геенны/.

II/40,12

Мы подошли к последней теме нашего исследования — эсхатологии преподобного Исаака. Эсхатологические воззрения Исаака составляют неотъемлемую часть его богословской системы: они вытекают из его учения о Боге–Любви и основаны на его собственных мистических прозрениях, хотя и подкреплены авторитетом предшествующих Отцов.

Первый раздел настоящей главы будет посвящен традиционной аскетической теме «памяти смертной». Во втором разделе будут собраны суждения Исаака по вопросам эсхатологии, рассыпанные по всему корпусу его творений, исключая Беседы 39—41 из 2–го тома. Ввиду того, что эти три Беседы являются систематическим изложением эсхатологических взглядов Исаака, представляется целесообразным рассмотреть их подробно в третьем разделе настоящей главы, который станет заключительным разделом всего нашего исследования.

Восточно–христианская монашеская традиция придает большое значение «памяти смертной» как одному из главных аскетических деланий. «Вспоминай всегда исход твой и не забывай о вечном Суде», — говорит Евагрий [998] . «Ежедневно имейте смерть пред очами… Готовьтесь к страшному дню ответа на Суде Божием», — вторит ему авва Исаия [999] . В сирийской традиции тема памяти о смерти и Страшном Суде развита, в частности, у Ефрема Сирина [1000] . Исаак прямо ссылается на Ефрема в следующем тексте:

…Пока мы в этом мире, Бог не ставит печать ни на доброе, ни на злое, до самого часа исхода, в который заканчивается дело в отечестве нашем и отходим в страну чужую. И, как сказал святой Ефрем, «подобает нам размыслить, что душа наша подобна готовому кораблю, не знающему, когда подует на него ветер, и воинству, не ведающему, когда протрубит военная труба. И если, — говорит, — так бывает это для малого приобретения… то как следует нам готовиться и снаряжаться перед тем грозным днем, перед этим мостом и перед этой дверью нового века?» [1001]

Исаак Сирин считает, что мысль о скоротечности человеческой природы должна быть неразлучна с человеком [1002] . Всякий раз перед отходом ко сну следует напоминать себе о смерти, думая, что предстоящая ночь может оказаться последней: «Когда приближаешься к постели твоей, скажи ей: в эту ночь, может быть, ты будешь мне гробом, постель; и не знаю, не придет ли на меня в эту ночь вместо сна временного вечный будущий сон…» [1003] Нужно всегда помнить о Страшном Суде, готовя себя к встрече с Богом:

Как говорит Толкователь [1004] , «тот — храм благодати, кто срастворен с Богом и всегда озабочен мыслью о Суде Его». Что же значит иметь заботу о Суде Его, как не искать всегда упокоения Его, как не печалиться и не заботиться непрестанно о том, что не можем достигнуть совершенства по немощи естества нашего? Иметь непрестанную печаль об этом — значит непрестанно носить в душе своей память о Боге, как сказал блаженный Василий… [1005] Вот это и есть забота и сердце сокрушенное — для уготовления покоя Ему! [1006]

Память о смерти и о будущем веке помогает человеку преодолеть страх смерти:

Пока человек пребывает в нестяжательности, непрестанно приходит ему на мысль переселение из жизни; и полагает он всегда размышление свое о жизни после воскресения, во всякое время всячески готовится туда… не боится смерти, потому что ежечасно устремляет на нее взор как на приближающуюся и ожидает ее… [1007]

Помогая человеку преодолеть страх смерти, размышление о часе смертном и о будущем веке рождает в нем надежду на воскресение:

И вера укрепит его в надежде, дабы с радостью претерпевал он все опасности, приключающиеся с ним, ради этих божественных благ, дабы даже смертью не был он напуган и не страдал как существо телесное, но уподоблялся тому, кто обладает сверхтелесной надеждой, у кого мужественное сердце и кто уверен в Боге. Каждый день ожидает он исхода из тела и в мысли своей он на всякое время рождает в муках ту будущую надежду, ради которой страждет он каждый день и ради которой добровольно претерпевает все эти трудности, дабы безопасно достичь воскресения из мертвых [1008] .

Память о Страшном Суде, возникающая в человеке благодаря духовному озарению, способствует его возрастанию в добре. Помня о последнем часе, человек становится более собранным и внимательным к своим поступкам:

Когда та разумная сила, которая в нас, становится озаренной, человек совершенно презирает страх смерти и бывает постоянно вдохновлен надеждой на воскресение… Усиливается в нем попечение о Суде Божием, и начинает он ночью и днем следить за поведением своим, словами своими и мыслями своими; и если во всем подвижничестве своем совершает он прекрасные и благочестивые труды, это попечение и это воспоминание не отходят от него [1009] .

«Размышление о будущих благах» [1010] должно стать одним из постоянных занятий христианина. Исаак приводит в пример подвижника, который во время молитвы размышляет следующим образом:

Как Бог из небытия привел в бытие этот тварный мир?.. И как опять разрушит его, уничтожив это чудное благоустройство, эту красоту естеств, это стройное течение тварей, часы и времена, это сочетание ночи и дня, годовые перемены, это разнообразие, растущие из земли цветы, эти прекрасные здания городов и украшенные в них чертоги, это быстрое движение людей, это существование их, обремененное трудами от входа их в мир до самого исхода? И как внезапно прекратится этот чудный порядок, и наступит другой век, и воспоминание об этой первой твари вовсе не придет кому–либо на сердце, и будут иное видоизменение, иные помышления, иные заботы! И естество человеческое тоже не вспомнит вовсе о мире сем и о первом образе жизни своей, потому что ум человеческий прилепится к созерцанию того состояния, и уму человеческому не будет досуга возвращаться снова к войне с плотью и кровью. Ибо с разрушением