по какому поводу здесь оказалась.

— Где моя «мамочка»? Здесь, конечно! — Лена, усмехаясь, впустила Галю в квартиру и тут же зычно крикнула:

— Выйди сюда на минутку!

Из недр хорошо обставленного жилища к Гале робко приблизилось жалкое существо с трясущейся головой.

— Допилась «мамочка», как видите. Рассеяный склероз.

— Лена, зачем ты так? — укорила потрясенная Галя.

— А как надо?! Как?! Она мне истрепала все нервы. Мне, девчонке, студентке, звонили из больницы и говорили: «Лена, подбери маму». И я ходила, подбирала. А вся улица сочувственно качала головой. Если вы такая милосердная, не хотите забрать ее к себе?

Галя всплеснула руками и как-то поспешно выкрикнула, что если брать, то только на дачу. В квартире места нет, да и старшая дочь вот-вот родит.

— Поэтому не указывайте! — торжествующе заметила Лена. — Пусть скажет спасибо, что я ее пою и кормлю.

Еще через пять лет Галя узнала, что Лена оформила Надю в дом престарелых. Долго размышляла, но все-таки решила съездить.

— Знаете, там очень неплохие условия, — убеждая, моя собеседница даже дотронулась рукой до моей куртки. — Просторные корпуса, зелень, четырехразовое питание. В комнатах можно жить по двое и по трое. Своя прачечная, котельная. Притом, Надю никто не неволил. Она сама просилась в дом престарелых. И знаете, что она там отчудила? — женщина улыбнулась. — Нашла себе мужчину. Бывшего танцора. На десять лет моложе себя. Им дали семейный номер. И что замечательно, у Нади стала меньше трястись голова. Знаете, что она спросила, едва я переступила порог? «Как я выгляжу?» А потом попросила десять рублей. Я дала пятьсот. Но главное, что я определила для себя: Надя довольна. Понимаете, может нам ее жизнь кажется немножко не такой, какой предполагалась, но ей самой эта жизнь нравится. Она ее устраивает. Надя не страдает. Значит, можно считать, что все состоялось. Человек достиг определенного результата, и он его не расстраивает.

— Вы еще приедете к Наде? — почему-то вырвалось у меня.

Моя собеседница, словно долго готовившись, уверенно ответила:

— Я ее проведала, дала денег. Думаю, года три не покажусь точно. Своих хлопот будет предостаточно.

— А Лена к ней приезжает?

— Нет, только Ленин сын — Алеша. Иногда. Знаете, а ведь Надя не нуждается в нашем присутствии. Я вам серьезно говорю: она довольна своим существованием. Вы меня понимаете?

Я согласно кивнула.

Автобус, вспарывая воздух шумом двигателя, подъезжал к городу. Моя собеседница, устав от монолога, смотрела в окно. Было светло. И только дальний краешек неба начинал натягивать на себя одеяло сумерек.

Я люблю книгу за возможность погружения. В ее густую, плотную толщу. За возможность побарахтаться на поверхности, а потом, увлекшись чьим-то незнакомым сердцем, легко и бесстрашно нырнуть в абсолютную бездну слова, в постижение его смысла. Книга в отличие от океана не скупится на безболезненность погружения, не угнетает колоссальностью давления и, главное, всякий раз демонстрирует себя в качестве шанса на спасение. Объединяет ее с водной стихией лишь одно — глубина.

Новую книгу рассказов «Вдвоем» (Издательство «Андреевский флаг», Москва, 2003) молодой талантливой писательницы Лидии Сычевой я бы хотела сравнить с океаном, но весь ассоциативный ряд перекрывает его масштабность, грандиозность, вызывающая благоговейный ужас. Книга Сычевой рождает во мне, как в читателе, иные, теплые эмоции, поэтому осмелюсь представить ее уютным, чистым озерцом где-нибудь в центральной полосе России. В этом озерце вода — светлее не бывает! А в небе над ним — «…Боже, какая звездность и какая лучистость! Кажется мне, что и звезды в инее и, удивительно, как же я этого не понимала, не видела прежде! Они кружатся, дрожат, складываются в картину; и видится мне, будто по белому пути скачет звездный князь, серебристый, молодой, веселый вечный воин. Летит по небу, отпустив поводья; бьет норовистый конь копытом по Млечному пути, высекает серебряные искры… Он один в небе — среди звезд!» («Иней»). Прозрачность и в то же время объемность любого рассказа делают его похожим на волну. Она каждый раз неповторима, хотя ее и задумчивость, и неукротимость стремятся к одному берегу. Берегу любви.

Книга не случайно обозначена коротким и заветным определением «Вдвоем». Куда бы ни уводило повествование очередной истории, оно неизбежно возвращается к феномену любви. Которой, как бы ополоумевший мир не сопротивлялся, все равно остается неизмеримо больше, чем ненависти. Потому что на этом зиждется жизнь. И бесхитростной тетке Марии («Летним днем»), и утонченной Веронике Александровне («Ворона»), и деловой Ольге («На Канарах») нужна, необходима, как воздух та сладкая мука, то страдание и наслаждение одновременно, которое человечество именует любовью. Каждая из них по-своему отвергает поэзию одиночества, хотя бы потому, что в этой поэзии не одна строка омыта слезой. «Лишь под утро она забылась тревожным, туманным сном, но как только Мишка открыл глаза, она проснулась, глянула в его усталое, озадаченное лицо и с готовностью заплакала. И в этих слезах, помимо ее воли, все же больше было счастья, чем страдания. Счастью принадлежала огромная, заповедная, не открытая до последнего времени территория ее души, и удивительно, сколько красоты, нежности, вдохновения здесь было сосредоточено, и страшно было теперь, с пробуждением, все терять» («Ворона»).

Лидия Сычева не устает отрицать безнадежность как стиль существования. В ее прозе нет неправдоподобно яркого серпантина и оглушительных фанфар, в ней сосредоточена отчетливая философская мысль: любовь — дар, дари ее, и, вернувшись, она сделает тебя счастливее. «И теперь, при утреннем, ясном свете, люди уже не казались мне одинокими во вселенной, наоборот, и жизнь, и земля, и видимые и невидимые просторы — все вдруг представились мне сиротами, нуждающимися в любви каждого из нас. И я вдруг поняла, что и нашу землю, и облетающие осенние березы, и ночной звездный свет я люблю не меньше, чем моего мужа, моего ребенка и моих родителей. И что все это я люблю одной, неразделимой любовью» («Утро и ночь в сиротском приюте»).

Рассказы в книге объединены в циклы, и в образном варианте сравнимы с кругами на воде. Брошен камушек встречи, события, и от него во все стороны разбегаются размышления, зарисовки, этюды. Одна жизнь перетекает в другую, одна судьба отражается в другой, но всякий круг непременно очерчивает пространство любви. И даже, если открыть книгу на середине и с налету пройтись по строчкам, разговор автора с читателем ни на миллиметр не уклонится от заданной территории добра и надежды. Этот прием Лидии Сычевой как спасательный круг. Как возврат, оглядка на изначальную способность радоваться ближнему, верить в лучшее, что в нем есть. В этом Лидия Сычева — долгожданная преемница классиков одухотворяющей русской литературы.

Книга по сути своей глубинна, а хорошая книга — бездонна и бескрайна. Вопрос, который она задает, подобно жадному движению жизни, будет только множится. Неостановимая эта работа и есть выражение души. А пока она ищет ответных взглядов, ответных слов, душа живет. Ну, а что смысл жизни, как не любовь? Мне кажется, книга Лидии Сычевой именно это и утверждает.