Я была в положении, а никто этого как будто не замечал до последнего почти месяца. Когда я сказала кому-то: «А ведь мне скоро рожать», услышала удивленный вопрос: «Как скоро?». А ровно через две недели я родила дочь почти 12 фунтов. Головка у моей доченьки была большая, и на разрывы после родов надо было наложить 8 внутренних и 8 наружных швов без наркоза. Доктор пожалел меня и предложил:

— Потерпите, все равно уже наболело, а после наркоза вам будет еще хуже. Это «потерпите» было пострашнее родов. А через две недели у меня вспухла правая грудь — образовалась грудница. Поднялась температура, и я потеряла сознание. Мой врач созвал консилиум, и они не отходили от меня до тех пор, пока не привели в сознание, и я до сих пор помню их радостные улыбки, мне кажется, что все они думали, что я не выдержу. Это был уже второй случай в моей жизни, когда все думали, что мой конец уже пришел.

Первый — когда я в детстве заболела тифом, и мне приготовили белый саван, в котором уже собирались хоронить. И тоже помню ту секунду, когда прорвался нарыв, горячая струя потекла по спине и я очнулась. Никаких врачей тогда возле меня не было, не было даже мамы. Были только бабушка и несколько сердобольных бабушкиных соседок. В этот раз меня приводили в чувство три солидных врача, дежурившие у моей постели всю ночь.

Как только я пришла в себя, Кирилл умчался в Москву устраивать «наши дела». Это как раз было то, что он никогда не умел делать. На работе — да, там его ценили. Студенты в институте обожали его. Когда встречали меня, радостно сообщали, что Кирилл Михайлович преподает у них или руководит дипломным проектом. Но для себя он не умел ничегошеньки. Таким он был, таким и остался.

И время тогда было такое, как я уже сказала, строили гигантскими шагами промышленность: Московский и Горьковский автомобильные заводы, Березниковский и Невский химические комбинаты, Челябинский и Харьковский тракторные заводы и многие сотни других мелких и крупных предприятий в Москве, в Сибири, на Урале, на Украине, в Казахстане, Туркестане, Узбекистане, да повсюду, по всей нашей необъятной стране. А о такой «мелочи», как жилье, никто даже не задумывался. Правда, в 1932 году построили один довольно убогий и мрачный Дом правительства, звону по этому поводу было много.

А строить дома для терпеливого русского народа, казалось, что еще не пришло время, для этого еще надо подождать, пока страна станет крепко на ноги. Народ кое-как разместился пока по коммуналкам, ну и слава богу. А если в самой благополучной квартире, как у Кирилла, в трех комнатах с кухней жили 12 человек, так это считалось благополучной семьей, которой можно было завидовать.

Оправившись после своей болезни, я оставила свою Ляльку с родными и немедленно вернулась в Москву. Провожая меня в Москву в Киеве на вокзале, отец просил меня:

— Устраивайтесь, о Лялечке не беспокойтесь, пусть она будет с нами, у вас еще будут дети.

Он был такой нежный дедушка, не успевала она пикнуть ночью, как он уже был у ее кроватки. Бедный, он так глубоко верил в наше хорошее будущее, что ему никогда, никогда в голову не могло прийти, что его подстерегает такое страшное будущее.

Я помню, как летом в 1936 году я и мой брат Шура приехали домой в отпуск к родным, отец был так занят, что за целый месяц ему даже пообедать с нами было некогда.

И мы с братом заявили:

— Если он не найдет время хоть раз пообедать с нами и провести пару часов, то мы немедленно уедем.

И когда после одного-единственного обеда вместе мы вышли на лужайку и сели в тень под огромным развесистым дубом на берегу реки, мы стали говорить отцу, что нельзя так работать на износ, что таких ретивых работяг уже давным-давно нет, что хоть немного надо подумать о себе. Он нам ответил:

— Вот вы учитесь, государство вас содержит, заботится о вас, а откуда, вы мне скажите, у него возьмутся эти средства, если мы будем спустя рукава работать. Государство наше, страна наша и работа наша… Вы знаете, с каким большим трудом мы это государство защищали, какой дорогой ценой оно нам досталось. Сколько прекрасных людей отдали свои жизни за него, и если мы не удержим его, они нам не простят. И мне даже трудно передать вам, дети, какую я радость испытываю, когда вижу, что наша работа укрепляет нашу страну. Когда я вижу и чувствую, что наша страна крепнет и, несмотря на все препятствия, улучшается, какое это счастье для меня — думать о том, что и я что-то сделал для этого, и моя капля пота в этом огромном море есть.

Он говорил с такой убедительностью, что нельзя было не понять его. Он всегда твердил нам:

— Народную Советскую власть за год не построишь, это труд долгий, тяжелый, упорный, но, поверьте мне, самый благородный. Не миллионеры и богачи создают все богатства на земле, а трудящиеся, те, кто копается в земле, вот им и надо создать самые лучшие условия жизни.

Во двор уже въехала машина, его уже ожидали. Это была наша последняя семейная встреча.

Вернулась я в Москву снова прямо в общежитие, но теперь уже временно, пока не начали съезжаться студенты.

Переезжать в дом к Алексеевым мне даже в голову не приходило. Мы с Кирой начали искать, нельзя ли у кого-нибудь снять на время комнату, но это было почти так же осуществимо, как полететь на Луну. Тогда я решила временно уехать. В это время на предприятиях цветной металлургической промышленности требовались специалисты нарасхват.

Не успела я в «Главцветмете» заикнуться об этом, как мне предложили: «Выбирай, куда хочешь: Урал, Казахстан, Дальний Восток, Кавказ».

Я выбрала Дальний Восток, вызвала маму, чтобы вместе выехать.

В конце ноября приехала мама с Лялечкой. Билет был у меня уже на руках, через неделю я собиралась уехать.

Вечером после ужина я со своей приятельницей Аней Цветаевой сидела в холле нашего общежития в «Доме коммуны», к нам подошел молодой человек и спросил Аню, можно ли ее сфотографировать, она показалась ему очень фотогеничной. Оказывается, здесь, в нашем общежитии, происходила какая-то киносъемка. Аня согласилась, на меня он не обратил никакого внимания. Но в эту минуту, как из-под земли, возле меня появился Евгений Львович.

Он радостно обнял меня:

— Я думал, что потерял тебя навсегда. Ты уехала, не оставив ни следа. А я вот до сих пор с ума схожу.

— Женя, хочешь посмотреть мое сокровище? — предложила я ему.

— Обязательно.

Мы поднялись на второй этаж. На кровати спала моя Лялька, она была такая красивая, черные вьющиеся волосы, раскрасневшееся личико, поднятые рученьки, на одной красивая черная родинка. Он стоял долго, никак не мог оторваться и вдруг повернулся и крепко поцеловал меня:

— Ну куда ты поедешь? В какую-то тьму тараканью, а если что-то случится с этой крошкой? Нинок, я по-прежнему тот же и люблю тебя так же крепко, останься со мной, ты увидишь, я буду самый нежный, заботливый отец. Я ведь специально пришел сюда, в общежитие в надежде что-либо узнать о тебе, не