Сергей Миронович Киров. Личность убийцы выясняется».

Туда помчались: Сталин, Орджоникидзе, Молотов, Калинин, Ворошилов, Каганович, Косиор, Постышев, Енукидзе, и, наверное, многие, многие другие. Кирова многие любили.

Я никогда лично С. М. Кирова не видела, но я слышала о нем, что он был одним из тех замечательных людей, в которых так сильно нуждается наша страна. По радио передавали, что Сталин даже всплакнул над гробом С. М. Кирова. Когда я это услышала, моя первая реакция была — убил, а теперь проливает крокодиловы слезы. Даже Тамара, сидевшая рядом, спросила: «Ты что?»

Тогда у меня уже было чувство, что Сталин способен на все, особенно после смерти Н. С. Аллилуевой. Если он мог довести жену, мать своих детей до самоубийства, то он спокойно мог приложить руку и к этому убийству. После самоубийства Надежды Сергеевны я почему-то всегда представляла его сидящим со своим холодным змеиным взглядом напротив своей жертвы, в данном случае жены, скатывающим шарики из мякоти хлеба и бросающим их ей прямо в лицо. От такой картины у меня даже мурашки по спине пробегали.

Похороны С. М. Кирова состоялись 6 декабря в Москве на Красной площади. Жене С. М. Кирова Марии Львовне отправили соболезнование: Надежда Константиновна Крупская, Мария Ильинична Ульянова, жена и сестра В. И. Ленина, и жены членов правительства Полина Жемчужина, Екатерина Ворошилова, Мария Каганович, Зинаида Орджоникидзе и другие.

Убийцей оказался Л. В. Николаев 1904 года рождения, бывший служащий Ленинградского РКИ. А вот кто был его вдохновителем или его заказчиком, так и осталось секретом за семьюдесятью замками, ходили даже слухи, распространялись сплетни, что Николаев убил С. М. Кирова из чувства ревности. Но тогда, по чьему приказу у Кирова была снята охрана? И каким образом беспрепятственно пропустили Николаева в Смольный с оружием в руках? Это тоже покрыто мраком неизвестности.

В Ленинград я поехала в конце декабря. Попытка перейти в Горный институт Ленинграда не удалась. В институте заявили, что можно перейти только в том случае, если я найду себе равную замену. Искать замену за полгода до окончания института было просто нереально. Но прекрасный зимний Ленинград запомнился мне на всю жизнь. Новый год встречала я в огромной, очень веселой, очень шумной компании друзей Феди. Федю, почувствовала я, очень любили, как мужская так женская часть компании. Я тоже им понравилась, и они все дружно выпили за нового члена их веселой группы.

Всю Новогоднюю ночь шел крупный пушистый снег. Весь Ленинград, вся набережная утопали в сугробах пушистого снега. Мы шумно носились по снежным сугробам, любовались неописуемо сказочной красотой Ленинграда и возвращались в гостиницу Астория, где я остановилась и где мы провели эту новогоднюю ночь до утра. Разошлись все только часов в 9 после завтрака. Все уговаривали меня не возвращаться в Москву, остаться в Ленинграде. И эта попытка Феди иметь меня поближе к себе тоже не удалась.

После возвращения из Ленинграда, после новогодней встречи, я почти каждый день получала письма от Феди. Он писал: «Теперь не только я один скучаю по тебе и с нетерпением жду, но все мои друзья передают тебе привет и спрашивают — когда же ты приедешь». От Феди снова пришло письмо и фотография с подписью «Другу… И ты мне пришлешь». Меня очень глубоко тронула эта надпись, значит, он понял, что я люблю его как друга. И письма он подписывал «твой искренний друг навсегда».

Я вышла из лаборатории на Большой Калужской, 14 (некоторые наши лабораторные занятия все еще проходили в этом старом здании Горной академии) и встретила профессора по деталям машин Житкова.

— Можно я пройдусь с вами? — обратился он ко мне.

И мы пошли вдоль Большой Калужской улицы, вдоль Нескучного сада, присаживались на скамеечки, вставали и шли дальше. О чем разговаривают преподаватели со студентами? Конечно, главным образом, о студентах. Он был в восторге от двух студентов.

— Это светлые головы нашего института. Один из них гениальный химик, другой уже работает со мной в специальном конструкторском бюро, гениальный конструктор. Вы знаете о ком, я говорю? — спросил он.

— Понятия не имею, — честно призналась я.

Он даже немного удивился. Действительно, наши аудитории были рядом, а я понятия не имела, о ком он говорит.

А через несколько дней, во время занятий в лаборатории, я держала платиновый тигель, собираясь поставить его в муфельную печь. Ваня Шалдов, староста нашей группы, стоял рядом, не то помогал, не то мешал. В открытую дверь лаборатории быстро вошли два высоких худющих парня, один из них, увидев тигель у меня в руках, сказал: «практичесцы, теоретичесцы». Это был намек на то, что то, что я собираюсь делать, относится к предмету, который преподавал заведующий нашей кафедрой профессор Ясюкевич. Именно он так произносил эти два слова. Не то потому что он был польского происхождения, не то потому что просто шепелявил, но «милые студенты» всегда умеют замечать за преподавателями их слабости и довольно едко издеваться над ними.

— Откуда они взялись? — спросила я у Вани.

— Как откуда — они наши соседи. Наши «золотари», — так, тоже ехидно, прозвали студентов факультета по добыче и обработке золота.

И вот однажды после занятий в вестибюле у вешалки я встретила Ваню Шалдова с тем самым насмешливым худющим студентом. Он быстро и ловко помог мне надеть пальто, и мы вышли:

— Ты знаешь, мы идем в парк в бильярдную шарики покатать, пошли с нами, — предложил мне Ваня.

— Ладно, — решила я, — пусть они шарики катают, а я погуляю в парке.

Но они быстро вышли из бильярдной и заявили:

— Там полно, за каждым бильярдным столом очередь стоит.

Мы вышли из парка, дошли до Калужской площади:

— Давайте зайдем в пивную, выпьем по кружке пива, посидим, — предложил Кирилл (я уже знала, что его зовут Кирилл).

Зашли в пивную на углу Калужской площади и Большой Калужской улицы. Дым коромыслом — не продохнуть, не то что сесть, но и плюнуть негде было. Вышли и потихоньку пошли провожать меня. Я почувствовала, что им просто хотелось посидеть, поболтать, выпить кружку пива.

— Вот что ребята, берите свое пиво и пошли к нам в общежитие, только предупреждаю, никакой закуски нет, даже селедочного хвостика.

Они обрадовались:

— А это ты не волнуйся, мы что-нибудь сообразим.

В ларьке по дороге купили брынзу, что-то еще, и весело просидели почти до полуночи, пока не стали выставлять из общежития всех посетителей.

Им так понравилось, по-видимому, что они несколько раз повторили свой налет, уже без моего приглашения.

Теперь я уже знала, что Кирилл и его друг Николай Селиверстов были те самые гениальный химик и гениальный конструктор, которыми восхищался профессор Житков, но они также были заядлые преферансисты. В преферанс играли, как алкоголики, запоем. Чаще всего они играли у Николая Селиверстова. Николай жил с женатым братом, типичным старым «буржуа». Женат он был на сестре киноартиста Абрикосова.