— О, я знаю, — пожал мне руку и ушел.
Былое и думы
Позвонил Александр Федорович Керенский:
— Ниночка Ивановна, можно вас навестить?
— Очень рада буду. Но учтите, место отвратительное и настроение такое же.
— Что вам привезти, чтобы вас порадовать?
— «Былое и думы», — вырвалось как-то у меня.
— Герцена? — спросил он.
— Былое можно Герцена, а думы ваши, — он рассмеялся. И действительно принес мне «Былое и думы» Герцена.
Через пару дней зашел навестить меня князь Урусов. Высокий, статный, мне он очень понравился, сидел он у меня долго.
Про него мне сообщили, что он из православия перешел в католичество, и не так просто, как рядовой католик, а имеет какой-то католический сан. И я, атеист и безбожник, все время лежала и думала, почему он, один из (кажется, 16-ти) самых знатных, древнейших потомков княжеского рода из православия перешел в католичество. Чтобы сменить одну веру на другую, надо быть очень глубоко верующим. Была ли это в какой-то степени, чуть-чуть, может быть, подсознательная месть за страшную судьбу фанатичных старообрядок боярыни Морозовой и княгини Урусовой, которых, боясь придать более жестокой казни из-за их знатности, уморили прямо в земляной яме голодом? Княгиня Урусова умерла 11 сентября 1675 года, в тот же день, когда погиб мой брат, стараясь прорвать фашистскую блокаду, чтобы спасти население Ленинграда от голодной смерти.
Он принес мне какую-то душеспасительную литературу. По-видимому, ему кто-то сказал, в каком душевном состоянии я нахожусь, и так же как отец Даффи, сообщил мне, что Бог за меня молится и что он тоже будет молиться.
Увидев у меня на столе «Былое и думы» Герцена, произнес:
— Ах вот какая философия вас интересует.
— Вы знаете, читаю ее с огромным удовольствием.
Хотела сказать, что принес мне ее Александр Федорович Керенский, и спохватилась, так как понятия не имела, как может князь Урусов относиться к Керенскому. Я только знала, что бывшее высшее сословие терпеть не может не только его, но, почти все бывшее Временное правительство, поэтому никогда не видела их вместе, водораздел между ними был огромный.
Политические беседы с А. Ф. Керенским
Член комиссии по кровавым делам
Мы познакомились с Фирой Ильинской, дочерью одного из бывших владельцев золотодобывающих приисков на реке Лене. Она пригласила нас на обед. У нее мы познакомились с князем Оболенским и князем Белосельским-Белозерским, который пригласил нас к себе на дачу, где у него было что-то вроде однодневного дома отдыха, куда по выходным любила собираться и проводить время среди великосветских «знаменитостей» состоятельная еврейская элита. Там они наслаждались русской кухней, гуляли в парке, дышали свежим воздухом, за хорошую, конечно, плату, и очень довольные, что пообщались со знаменитостями (хотя атмосфера там была для них ой-ой-ой какая черносотенная, как я потом узнала), возвращались в город.
После встречи с этой дамой Кирилл во время одного из наших чаепитий на 57-й улице стал рассказывать Александру Федоровичу Керенскому что-то о своей студенческой практике на золотых приисках в этом районе.
— А вы знаете, мне пришлось познакомиться с золотыми приисками на реке Лене в 1912 году, — сказал Александр Федорович. — И вам, специалистам в этой области, я думаю, будет интересно услышать, что произошло там в то время, из первых рук.
4 апреля 1912 года горнорабочие Ленских золотых приисков вместе с семьями направились к административному корпусу могучей англо-русской золотопромышленной компании Лены Голдфильдс, эксплуатировавшей Ленские золотые прииски в районе реки Бодайбо Иркутской области, с требованием улучшить бесчеловечные условия жизни и освободить от ареста членов стачечного комитета. В ответ на протест эту мирную демонстрацию встретили оружейными залпами. Было убито больше 250 человек и гораздо больше ранено. Священник, прибывший к умирающим жертвам, оставил такие записи: «Картина была страшная, раненые валялись на полу, и чтобы совершить последний предсмертный обряд — отпущение грехов, надо было опускаться перед умирающими на колени в лужи крови».
В Думе по расследованию обстоятельств этого жуткого, бесчеловечного расстрела рабочих на золотых приисках были созданы две комиссии — первую комиссию организовал и отправил глава кабинета Витте, а во вторую комиссию от либеральной оппозиции в Думе вошел и я.
Главой этих думских комиссий был назначен тоже А. Ф. Керенский.
— Это было что-то такое, что напомнило мне события 9 января 1905 года, — сказал Александр Федорович, — очевидцем которых я тогда оказался.
— Ту страшную картину, которую увидели члены комиссии при расследовании условий жизни горнорабочих золотодобывающей промышленности, трудно передать, и никто из членов этих комиссий не мог представить и понять, как в тех суровых, жутких условиях могли жить, работать и даже просто существовать люди, — сказал Александр Федорович. — И так же как после расстрела демонстрации 9 января, никто из пострадавших тоже не мог понять, что же с ними произошло.
— Ну и чем же кончились расследования ваших комиссий страшного преступления расстрела рабочих на реке Лена? — спросила я.
— Вместо трущоб, в которых жили рабочие, начали строить дома, и была повышена зарплата. Мы испытывали удовлетворение от проделанной нами работы, — сказал Александр Федорович.
— Александр Федорович, так как вы уже упомянули, что были очевидцем расстрела демонстрации 9 января 1905 года в Петрограде, очень, очень прошу, расскажите, пожалуйста, как это все произошло.
— Это был тогда не Петроград, а Санкт-Петербург, — поправил он меня.
— Скажите, как вы пережили такое страшное, кровавое побоище в Санкт-Петербурге, происшедшее у вас на глазах? Ведь тогда было убито больше тысячи и ранено больше двух тысяч человек. Как могла русская армия так ожесточенно стрелять прямо в мирную толпу женщин и даже детей, идущую к царю- батюшке с царскими портретами, иконами и петицией?!!
События того Кровавого воскресенья, которых он оказался очевидцем, сказал А. Ф., произвели на него такое жуткое впечатление, что даже после прошедших с тех пор более полусотни лет он до сих пор не может забыть, как по Невскому проспекту спокойно шли, колонна за колонной, с торжественно-важными лицами, празднично одетые рабочие. Впереди шел Гапон, он нес крест, остальные несли портреты царя, хоругви, иконы. На улицах было полно людей просто любопытных, среди этой толпы любопытных был и он со своим товарищем.
— Мы были возле Александровского сада, — сказал Александр Федорович, — когда услышали звук трубы и поняли, что это сигнал боевой готовности. В это время со стороны Генерального штаба вылетела кавалерия, раздались первые залпы, и в тот же момент открыл огонь воинский отряд, стоявший напротив Адмиралтейства. Люди в панике бросились бежать, и мы тоже в ужасе бежали вместе с толпой.