что им могли бы позавидовать профессионалы этого дела.

Ко мне подошла милая девушка лет двадцати в синем костюме, серенькой блузочке и аккуратно причесанными белокурыми волосами. От ее присутствия стало как-то приятней и светлей.

— Катя Калинина, самый молодой член посольства, — отрекомендовала ее Рая Михайловна.

— Нина Ивановна, я слышала, что вы мне привет привезли?

— Да, с нами на одном пароходе ехала Надя, которая училась с вами на курсах при Наркоминделе.

Ехала она в Лондон, в военную миссию, переводчицей. Когда мы прибыли в Сиэтл, Надя вернулась после прогулки из города, и горько расплакалась, оказывается, ее глубоко английское произношение, которому ее так усердно учили дома, здесь, в Америке, не понимали и без конца ее переспрашивали, и поэтому она так была расстроена.

Мы разговорились, и я вышла из посольства вместе с ней.

Она прилетела в Мексику из Москвы вместе с Уманскими. И Уманские относились к ней очень покровительственно. Они брали ее с собой на приемы, на банкеты. К. А. Уманский любил верховую езду, Катя тоже, и каждое воскресенье они отправлялись на утренние верховые прогулки по парку Чапультапек, где Константин Александрович всегда встречался с военным министром Мексики синьором Хара и его сыном. Министр Хара даже подарил Уманскому лошадь из своей конюшни.

— Как вы себя чувствуете здесь? Не скучаете?

— Хорошо, но иногда бывает очень грустно… Хоть бы кто из молодежи приехал сюда. У всех свои семьи, заботы, и я иногда чувствую себя очень одинокой. Даже в кино сходить не с кем.

— Я буду очень рада, если вы будете чаще заходить к нам.

С первого же дня обстановка показалась мне тягостной и напряженной. Я заметила, что Рая Михайловна делала усилия, чтобы вести себя свободно и непринужденно. Но на ее шутки реагировали только сторонники, остальные же молчали, плотно сжав челюсти.

Но я стала членом этого коллектива, и придется втягиваться.

Дома я поделилась своими впечатлениями с мужем:

— Господи, ведь есть же в России культурные, интеллигентные люди, зачем же присылать сюда таких, как эта Олимпия. Один только вид ее приводит в содрогание!

— Да, но это, по-видимому, относится к стилю работы, такие бывают иногда больше нужны, чем те, которых ты хотела бы здесь видеть.

С самого первого момента, как только появились члены советского посольства в Мексике, старые русские иммигранты, да не только они, а также иммигранты из Польши, Югославии, Чехословакии и других европейских стран, потекли в посольство представляться. Многие из них большую часть своей жизни прожили в Мексике, но они все-таки все тянулись к советскому посольству. Война как будто всех сроднила — у всех один враг — Гитлер, рассуждали они, его надо добить, и тогда кончатся все несчастья на земле. В посольство они шли с открытой душой, даже в искреннем порыве принести какую-нибудь пользу.

В это время популярность Советского Союза и Красной армии были на самой, самой вершине своей славы во всем мире.

Популярность Уманского как представителя этой великой могучей державы росла также с каждым днем. Он стал одной из самых видных самых популярных фигур в Мексике, затмив своей популярностью представителей всех остальных государств.

В его честь устраивали невероятное количество приемов. Его приглашали на все вечера, обеды, банкеты на которые если он не мог сам лично, присутствовать он посылал представителей кого — либо из посольства.

В Советском посольстве, устраивались приемы для всех слоев мексиканской общественности: писателей, министров, художников, артистов, военных, торговцев и просто рабочих и служащих, различных ведомств.

Уманские не любили жить замкнуто, они приобрели обширный круг знакомых, с которыми любили проводить время принимать их у себя запросто, или охотно бывать у них в гостях.

Они любили ездить по стране, изучать ее. В такие поездки, они кроме сопровождавших их сотрудников посольства окружали себя большим количеством иностранной элиты. Многие старались показаться на курортах Мексики именно тогда, когда там были Уманские, и долго затем вспоминали о приятно проведенном вместе с ними времени.

Надо отдать должное, он умел создавать вокруг себя дружескую атмосферу. Все стремились пожать руку послу, выразить восторг и благодарность советскому правительству и Красной Армии, что он и принимал с большим достоинством.

У него бывали люди, которым были недоступны приемы ни в одном посольстве. Наше же посольство показывало всем свое демократическое лицо.

Я помню случай, когда Уманский приказал отправить приглашение одному видному мексиканскому деятелю, очень антисоветски настроенному, и, улыбаясь, заметил:

— Интересно, придет или не придет? Я думаю, придет, из любопытства придет!

Не обходилось и без курьезов. Я помню, как однажды корреспондент журнала «Маньяна» добивался аудиенции у посла. Но тот запретил пускать его даже на порог. Журналисту ничего не оставалось, как выдать себя за репортера прокоммунистической газеты. Что он и сделал.

Его сразу же очень дружески приняли, Уманский долго с ним беседовал, угощал и даже пожелал на прощание сфотографироваться с ним под бюстом Сталина.

Когда в журнале появилась вся эта история с фотографией и подробным описанием, как провели Уманского, он был вне себя от ярости и разносил всех посольских:

— Как можно было впускать этого бандита?

В этот день я встретила Раю Михайловну:

— Костя сегодня не в духе, у него даже припадок головной боли!

— Какой припадок, Рая Михайловна? Припадки бывают при эпилепсии, при головной боли бывают приступы.

Она улыбнулась:

— Ну да все равно, пусть будет приступ.

Уманский умел вести и вел себя с огромным достоинством, как представитель огромной великой державы.

Вспоминаю один эпизод. Мы ужинали в ресторане Сан-Суси, туда же зашел американский посол в Мексике мистер Мессершмитт со своей свитой. Кто-то сразу шепнул об этом Уманскому. Вместо того чтобы встать и пойти поздороваться, как это делали другие сидевшие в этом ресторане послы, Константин Александрович спокойно сказал:

— Сам подойдет.

И действительно, через несколько минут американский посол сам подошел к нашему столу.