приучались.
Только после революции, сам понимаешь, тем, кто хорошо жил, пришлось несладко. Эти Армистовы не стали дожидаться, пока их раскулачат, и перебрались в город. Кто на завод пошел, кто на стройку, кто еще куда. А в дом их вселилась большая семья из бедноты. Сенька Шушарин с женой и восемью детишками. Все про него говорили, что пустой, нестоящий человек был, пил сильно, а работать с детства не приучился. Правда, при большевиках большим человеком Сенька стал – председателем комбеда, комитета деревенской бедноты. Тогда в деревнях у нас так и говорили – пришла комбеда, отворяй ворота.
Однако работать Сенька так и не научился, гвоздя вбить толком не умел, непременно криво выходило. Так что вскоре дом Армистовых пришел в убогое состояние – крыша прохудилась, стекла в окнах повыбили да заменили фанерками… ну, я вообще-то не о том. Короче, тот немец, фон Армист, долго по окрестным деревням что-то разыскивал, а потом как узнал, в каком доме раньше Армистовы жили, так в этот старый дом прямо каждый день приезжал, перебирал его чуть не по бревнышку. Причем все самолично, солдатам своим не доверял. Старуха одна видела, как он печь по кирпичику разбирал!
Кстати, Сенька-то Шушарин и при новой власти не пропал – в полицаи пошел. Он только работать не умел, а нос по ветру всегда держал очень ловко.
– Что же такое искал тот штурмбаннфюрер? – не удержался Василий от вопроса.
– Кто же его знает! – Священник пожал плечами. – Только одно скажу: не иначе эти Армистовы ему родней приходились, и он какую-то семейную тайну знал. И еще скажу – нашел он то, что искал.
– Нашел? – удивленно переспросил участковый. – А откуда вы это знаете?
– Та же самая старуха, которая видела, как немец печку разбирал, соседка Шушариных, она как-то утром видела, что немец с чердака старого дома спускался, и в руках у него какая-то шкатулка была. Она к отцу Иннокентию пришла и тут же рассказала. Отец Иннокентий ее еще пожурил – судачить, говорит, и сплетничать, Матрена, это грех. А она ему – мол, какая же это сплетня, если я своими глазами видела. Это не сплетня, а самая что ни на есть правда.
Только больше немец в тот дом уже не приезжал. Так что я думаю – не соврала Матрена, нашел он то, что искал.
Участковый внимательно выслушал рассказ старого священника и задумался.
Если допустить, что священник ничего не путает и неизвестная Матрена шестьдесят лет назад ничего не приврала и в самом деле видела, что немец Отто фон Армист нашел в старом доме шкатулку, то не может ли эта бронзовая лапка иметь отношение к той шкатулке? А что, видел он как-то в краеведческом музее такую шкатулку: вместо ножек – львиные лапы.
Стало быть, немец-перец-колбаса спрятал шкатулку в железный ящик и утопил в озере вместе с остальным добром. Некогда было вывозить, наши уже немцам на пятки наступали. И неизвестный убийца все затеял из-за этой шкатулки. Но что же такое в ней было, из-за чего он убил четверых человек? Да еще и пятого, своего помощника…
– Ну, братец, не обессудь, – прервал старый священник Васины размышления. – Что мог, я тебе рассказал, а теперь мне пора: меня люди ждут, крестины у меня сегодня! – И его бледно-голубые глаза засветились тихой радостью.
На следующий день Василий Уточкин поставил свою машину перед ядовито-розовым зданием Управления, огляделся по сторонам и вошел внутрь.
За стойкой сидел дежурный по Управлению молодой лейтенант Укропов. Увидев Василия, он как-то странно заулыбался – одна половина лица вроде бы улыбалась участковому, а другая кривилась в сочувственной гримасе.
– Тебя Петр Порфирьевич ждет! – сообщил он вместо приветствия. – Давай к нему скорее!
– Здорово, Укропов! – проговорил Василий, облокотившись на стойку. – Я и сам к нему хотел идти. У меня интересные данные есть…
– Давай, давай! – поторопил его лейтенант и, понизив голос, добавил: – Он сегодня в форме!
Это дурной знак.
Заместитель начальника Управления по оперативной работе майор Петр Порфирьевич Долгоносик приходил на службу то в штатском костюме, то в милицейской форме. В соответствии с известным философским утверждением, гласящим, что бытие определяет сознание, от формы одежды зависело настроение Долгоносика и отношение к подчиненным. Собственно, в разной одежде он становился совершенно разным человеком.
Когда Петр Порфирьевич носил штатское – это был мягкий, демократичный, отзывчивый начальник, внимательно прислушивающийся к своим подчиненным, часто соглашающийся с их мнением и охотно идущий им навстречу.
Когда же он надевал форму – он тут же превращался в самодура и деспота. Орал на подчиненных, всячески их унижал и действовал по принципу «я начальник – ты дурак».
Поэтому все сотрудники Управления, подчиненные Долгоносику, старались заранее выведать, как он сегодня одет, и стремились попасть на прием в его штатском состоянии.
Однако сегодня Василий Уточкин не мог отложить посещение начальства. Кроме того, он был горд своими достижениями, хотел сообщить о важных находках и не знал за собой серьезных прегрешений, поэтому не слишком опасался начальственного гнева.
Он вошел в приемную.
Секретарша Долгоносика Анна Антоновна, представительная дама средних лет с погонами прапорщика, сидела за столом, покрытая красными пятнами. На щеках ее виднелись отчетливые следы слез.
– Как он сегодня? – вполголоса спросил Василий, покосившись на дверь начальника, в лучших советских традициях обитую вишневым дерматином.
– Не спрашивай… – отмахнулась Анна, прикрывая лицо платком. – Иди… иди… он тебя ждет!
Василий поправил форму, резко выдохнул, как перед прыжком в холодную воду, и вошел в кабинет Долгоносика.
– Явился! – проговорил тот, приподнимаясь из-за стола. – Ты вообще чем занимаешься?
– Делом об убийстве четверых туристов на озере… – с готовностью сообщил Уточкин.
Убитых аквалангистов он упорно называл «туристами», чтобы никто не догадался, что у него есть по этому делу собственные источники информации.
– Какого черта? – рявкнул майор, поднявшись во весь рост. – Это разве твоя задача? Ты разве в отделе по расследованию убийств работаешь? Ты у нас участковый!
– Но это убийство как раз и произошло на моем участке! – попытался возразить Василий. – И я как раз хотел доложить, что у меня по этому делу наметился прогресс…
Петр Порфирьевич был плотный, широкоплечий мужчина с квадратным красным лицом, но роста он вышел небольшого, поэтому, встав из-за стола, тем не менее смотрел на Василия снизу вверх, что показалось ему неудобным и унизительным. Поэтому он снова сел и проговорил, скрежеща зубами:
– Какой еще прогресс? Дело уже закрыто! Преступник арестован и сейчас дает признательные показания!
– Как? – удивленно переспросил Уточкин. – И кто же им оказался?
– Старый наш знакомый – Ленька Утюг! – сообщил майор с непонятным сарказмом.
– Утюг? – Василий растерянно заморгал. – Но разве он не сидит?
– Уже год как условно-досрочно освобожден. И, как видишь, снова взялся за старое. Его взяли на квартире у сожительницы, как следует тряхнули – и он во всем признался! На него и давить особенно не пришлось, на нем и без этого убийства столько висело…
– Но как он вышел на это дело? – спросил Василий удивленно.
– Как вышел, как вышел! – передразнил его Долгоносик. – Из лесу вышел! Увидел ящики с ценностями, перестрелял «археологов», погрузил ящики в машину и уехал… а потом заблудился в незнакомом лесу, заехал в болото, утопил машину… застрелил последнего участника группы и сбежал!..
– А почему он не взял ничего из ценностей?
– Потому что тяжело по лесу таскаться с грузом!
– А как же насчет человека в санатории, который наблюдал за лагерем? Он-то как сюда вписывается?
– Какой человек? Какой санаторий? – Майор грохнул кулаком по столу и поморщился – видно, ушиб
