Герман отвернулся и ничего не сказал. Ему было стыдно.
Вета вышла на улицу, и тут ее обуял страх. Вдруг злодей, который убил уже трех человек, притаился сейчас вон за тем ларьком или ждет ее вон в той подворотне? Ей показалось, что чей-то недобрый взгляд сверлит ей спину, даже заболело между лопаток. Она невольно ускорила шаг и наткнулась на удивленный взгляд встречного прохожего. Еще бы, прилично одетая женщина несется куда-то сломя голову.
Надо срочно ехать домой, поняла Вета, причем не общественным транспортом, а взять машину.
В лучших традициях детектива она не села в две первые машины – раздолбанные «Жигули» и довольно новую иномарку. Водитель «Жигулей» вообще не говорил по-русски, она испугалась, что он завезет ее не туда. Молодой мужик из иномарки поглядел слишком нагло, что тоже не внушало доверия. В конце концов, возле нее притормозила машина, за рулем сидела женщина.
– Машина, что ли, сломалась? – поинтересовалась она, уважительно окидывая взглядом Алкино кашемировое пальто.
«Наверно, оно очень дорогое, – сообразила Вета, – вот Алка локти кусает, что из него вытолстилась».
Но тут же она подумала, что для подруги еще одно кашемировое пальто вовсе не является проблемой. Ну и ладно!
– Небольшие неприятности! – бодро сказала она. – Подвезете?
– Ясное дело! – улыбнулась добрая самаритянка. – И денег не возьму!
Они доехали быстро, Вета попросила остановить на перекрестке, шарахнулась от компании подростков, которые, надо сказать, не обратили на нее внимания, едва не свалилась в лужу, обходя парочку крепко выпивших мужичков, и наконец достигла собственной парадной.
Ключи куда-то завалились в незнакомой Алкиной сумке, Вета чертыхнулась и нажала на кнопку звонка. Слава тебе господи, свекровь наконец притащилась к двери. Но не спешила открывать.
– Вам кого? – спросила она, изучив, надо полагать, Вету в глазок и не признав собственной невестки.
– Да открывайте же, Антонина Павловна! – заорала Вета. – Это же я!
Ей показалось, что свекровь сейчас заведет гнусавым голосом Кролика: «Я бывают разные», но заскрипел замок, и дверь распахнулась.
Свекровь за это время сумела справиться с удивлением и теперь стояла на пороге, поджав губы.
– Не дело ты затеяла, – сказала она, глядя на Вету, не мигая, – этим… мужика-то не привяжешь!
– Чего? – Вета ошарашенно взглянула на свекровь. В зеркале напротив входной двери отразилась стройная женщина в красивом пальто, и этот оттенок волос ей, несомненно, идет. Все ясно, свекровь думает, что она решила таким способом привлечь своего блудного мужа. Вете стало смешно.
– А вы будто знаете, как мужиков привязывать надо? – прищурилась она. – Вы своего когда выгнали? Лет тридцать назад?
Это была чистая правда, муж в свое время рассказывал Вете, что родители его развелись, когда ему было шесть лет. Мать говорила ему, что отец его – непутевый и нечестный, в общем, несерьезный человек, перекатиполе, да еще и пьет к тому же.
Ее удар достиг цели, свекровь отвела глаза и удалилась к себе. Вета даже удивилась такой легкой победе. Но следовало сейчас думать не о свекрови.
Вета побежала к себе и выложила на стол книгу. Но для начала следовало успокоиться способом, вошедшим уже у нее в привычку.
Умер старый Ван дер Роде, так и не дождавшись атаманова золота. Перед смертью долго смотрел он на маленькую девочку и что-то говорил на своем родном языке.
Сын его, молодой Ван дер Роде, все обхаживал Алену, все упрашивал ее открыть ему атаманову тайну. Но та молчала, как будто и впрямь онемела в день казни Степана Тимофеевича.
Год прошел, другой, и надумал молодой помещик жениться. Взял жену из своих, из немцев голландских, именем Катерина.
Молодая немка была белая да румяная, спелая да кудрявая, как говорят, кровь с молоком, и вскорости понесла она дитя, и родила в положенный срок мальчика, на отца как две капли похожего. И назвали его, как отца, Иоганном, Ваней по-русски.
А только как родила Катерина мальчика, встретила на улице немую Алену.
Взглянула на нее Алена диким взглядом – то ли волчьим, то ли рысьим, и замерло сердце у Катерины.
Спросила Катерина у мужа – кто та женщина бессловесная, что у тебя в дому живет? Не грех ли твой старый?
Ничего не ответил молодой жене Ван дер Роде, только стал мрачнее тучи и вышел вон из горницы.
А Катерина с того дня стала болеть и чахнуть, словно кто-то сглазил ее.
Увяла ее молодая красота, поблекли щеки румяные, посеклись волосы кудрявые. Вскорости перестала она вставать, а к Рождеству померла. А перед смертью просила мужа, чтобы берег ее первенца да не подпускал бы к нему ту немую колдунью с дикими волчьими глазами.
А маленький Иоганн, Ваня по-русски, как начал подрастать, все ходил играть с Алениной дочкой, хоть и была та его старше. Девочку ту, как и мать, звали Аленой, и глаза у нее были материнские – то ли волчьи, то ли рысьи.
Отец поначалу не велел Ване знаться с Алениным отродьем, а тот его и слушать не хотел, чуть что, убегал играть с маленькой Аленкой.
А потом уж Ван дер Роде и запрещать не стал: вдруг, думает, по детской дружбе Алена- меньшая, дитя неразумное, выболтает Ване материнские тайны?
Годы шли, подрастал незаметно маленький Ваня, и Алена меньшая росла. И все они вместе играли, как брат с сестрой.
А как-то пришли к ним в имение странники из дальних мест, калики перехожие. Было их человек пять или шесть. Главный промеж них одноглазый, ростом большой, волосом черный, на цыгана либо на сарацина похожий. А еще был с ними мальчик лет пяти, с круглым и гладким лицом, с голубыми, как васильки, глазами.
Взрослые по домам ходили, милостыню просили да рассказы чудные рассказывали – про дальние края, про Персию и Туретчину. Про то, какие там люди живут, какие чудеса есть в тех краях.
А мальчик маленький, что с ними был, пришел на лужок, где дети играли, и стал чудные чудеса показывать. Высыпал перед собой камушки простые – и сделалась из камушков гора высокая, а на горе дома красивые. Бросил на ту гору несколько травинок – и зацвели меж домами сады зеленые, тенистые. Зачерпнул из ручья водицы, брызнул на горку – и потекли средь садов ручейки звонкие, забили фонтаны многоцветные. Положил на самый верх своей горки шишку сосновую – и сделался из нее храм чудесный, невиданный.
Дети вокруг него столпились, глядят на такое чудо, дивятся.
А тут и Ваня, господский сын, подошел, глянул на горку чудесную – и обомлел. А тот мальчик с глазами васильковыми его увидал, сказал что-то на чужом языке и пошел прочь со двора.
И Ваня за ним пошел. Идет, ничего вокруг себя не видит, как будто околдованный.
Недалеко, однако, они ушли: увидала их Алена-старшая, покойного Степана Тимофеевича жена невенчанная, бросилась следом, налетела, как коршун, схватила маленького Ваню, к себе прижала, а того мальчонку с васильковыми глазами прогнала.
Увидел это хозяин, Иоганн Ван дер Роде, рассерчал сильно, подскочил, накричал на Алену: что, мол, сына моего единственного пугаешь? Он и так растет робкий да застенчивый. Я тебя у себя приютил, кров и пищу дал – так-то ты мне за мое добро платишь?
А Алена взглянула на него, как на дитя малое, неразумное, и сказала:
