потрясенную свекровь.

И невольно порадовалась, что мужа нет дома. Нужно было бы сейчас начинать тяжелый разговор, спрашивать, где он пропадает. И правда, где? У нее, Веты, сейчас тяжелый период, она мечется между работой, больницей и ограбленной квартирой профессора, а где муж?

Работа у него не сменная, и вообще заканчивает он рано.

Они вместе учились в университете, муж был на два курса старше. Потом встретились на вечеринке у общих знакомых. Он признался Вете, что в студенческие годы ее не замечал – тихая была, незаметная. Потом похорошела. Это он тогда так говорил, усмехнулась теперь Вета. Так или иначе они долго встречались, потом решили пожениться. Вета была влюблена и даже свекровь заранее приняла в свое сердце. Свекровь, правда, им не сильно мешала первое время – пропадала на работе, спасала производство.

Муж тоже работал какое-то время в институте, но ушел оттуда, как только защитился. По рекомендации старого приятеля он устроился в частную гимназию преподавать историю и общественные науки. Платили там неплохо, классы маленькие, условия отличные – никаких тебе сквозняков, ломаных парт и запахов из туалета. Коллектив, разумеется, почти женский, поэтому немногих представителей мужского пола ценили и учителя и родители. Словом, муж в гимназии пришелся ко двору. Рабочий день заканчивался в три часа – никаких тебе вторых смен и педсоветов до полуночи. Муж проводил это время за научной работой – подбирал материал для докторской диссертации.

В свое время Вета пыталась упросить его устроить в частную школу и ее тоже. Муж долго уходил от ответа, отговаривался то болезнью директора, то каникулами, то просто сводил все к шутке. В конце концов, когда пришлось уволиться из школы, Вета поставила вопрос ребром. И получила твердое «нет».

В гимназии не приветствуется семейственность, сказал муж, директор против.

– Да? – удивилась Вета. – Но ты сам говорил, что директор преподает математику, а его жена, завуч, – биологию. И физкультурников у вас двое – муж и жена, муж ведет спортивные занятия для мальчиков – бег, борьбу, а жена преподает девочкам гимнастику.

– И что? – Муж отошел к двери и сложил руки на груди, совсем как его мамаша, когда ей вздумается подражать Наполеону. – Позволь тебя спросить, дорогая, что ты собираешься преподавать детям в нашей гимназии? В школе уже есть один историк, больше не требуется.

– Ты упоминал, что иногда нужна учительница русского, на подмену… – упавшим голосом сказала Вета.

– Но у тебя ведь нет специального образования, – мягко напомнил муж, как будто Вета и сама этого не знала, – в частную гимназию не берут недоучек. Родители очень чувствительны к этому, все педагоги у нас со степенью.

– Даже учительница домоводства? – прищурилась Вета.

– У нас нет домоводства, у нас есть жизневедение, – ответил муж, – и ведет его, к твоему сведению, дипломированный психолог.

На этом разговор был закончен, и Вете пришлось устраиваться в музей истории водопровода. Она тогда очень обиделась на мужа за то, что назвал ее недоучкой. Все же у нее за плечами исторический факультет университета.

А муж был работой доволен – его уважают, да и времени свободного много, можно наукой заниматься. Правда, в последнее время Вета что-то не слыхала от него ничего про научную работу. Но если честно, то она последнее время вообще мужа видела только спящим. Вот-вот, вечером она спит, а утром – он. Но где же он все-таки пропадает? Нет, с этим надо разобраться буквально сегодня! Нет, лучше завтра, сегодня она не в состоянии, сил осталось мало.

И слава богу, что мужа сейчас нету.

Вета именно так и подумала – слава богу, что мужа нету дома, и снова удивилась своим чувствам. Ведь еще, кажется, совсем недавно она радовалась ему, на душе становилось легче и светлее… она с любовью гладила ему рубашки, готовила его любимые блюда, ей нравилось ждать его и самой открывать дверь с улыбкой, чтобы человек понял, что его ждали с нетерпением и теперь ужасно рады, что он пришел.

Что же изменилось в их отношениях?.. И как давно это случилось? Как-то она упустила тот момент, когда ей стало неинтересно слушать его рассказы о работе. А ему, надо полагать, стало неинтересно рассказывать. А уж слушать ее он давно перестал. Ну в самом деле, что такого интересного Вета могла ему рассказать? Историю водопровода, начиная от античного, «сработанного еще рабами Рима»? Так кто же не знает, что устроен он был очень хитро, что чистая вода из горных речек текла в город сама по себе, без всяких насосов, просто трубы были проложены под небольшим, но постоянным углом. И что, ясное дело, в дома вода подавалась не всем римлянам, а только важным и богатым людям. И как только попадал такой человек в опалу или, выражаясь современным языком, уходил в отставку, сразу же являлась команда рабов, которые перекрывали воду и уносили трубы.

Вроде как нынешние чиновники с машинами. Уволили тебя с государственной службы – будь добр, сдай служебную машину с водителем. На свою пересядь или на общественном транспорте езди.

А в Риме – пожалуйте к фонтану на перекрестке.

«Что за чушь лезет мне в голову? – очнулась Вета. – Вот уж въелись в голову темы экскурсий, даже дома не могу отдохнуть. Надо взять себя в руки и разобраться наконец с мужем, что-то у нас не то в семейной жизни… Не приносит она в последнее время никакой радости…»

Кстати, о радостях постельных. Вета напрягла память и хоть убей, не смогла вспомнить, когда же они с мужем занимались сексом. Как-то все было не до этого… Она просто замоталась совсем с этими событиями. Да, но муж…

Вета малодушно решила, что додумает эти неприятные мысли завтра, и нетерпеливо достала из сумки содержимое тайника – старинную книгу и пожелтевший лист бумаги. Перед глазами на миг встало укоризненное лицо капитана Острового – что же вы, Иветта Вячеславовна, такую улику с места преступления забрали? За это, между прочим, уголовное наказание предусмотрено…

«Ах, да отстаньте вы! – мысленно отмахнулась Вета. – Нужна вам эта улика, как рыбе зонтик! Вы все равно ничего не поймете!»

Она говорила с капитаном так невежливо только в мыслях. И наяву не посмела бы. Не потому даже, что побоялась бы хамить представителю власти. Просто он ей нравился. Как человек, разумеется, и больше никак.